Пригласительный билет
Шрифт:
Это о себе. Теперь о другом.
Сижу вечерком дома. Через десять минут включу телевизор. Смотреть, собственно говоря, нечего, но и делать нечего и тем более читать…
В столовую входят двое: мой младший сын, Витя, и его ровесник, друг и приятель Вити, шестилетний Коля, прямо скажем, удивительный мальчик, обладатель потрясающей памяти. Прочтите ему один раз любую сказку, он вам повторит ее точь-в-точь, со всеми подробностями, не перепутав ни одного имени.
Друзья пришли смотреть телепередачи. Коля важно уселся в кресло, Витя пока мечется по квартире, чего-то не найдет. Скорее
Коля, воспитанный мальчик, чтобы не дать мне скучать, сообщает:
— Говорят, что вы, Николай Гаврилович, индюк.
— Кто сказал? — удивился я.
— Все говорят.
— Где ты слышал?
— Мы смотрели у Бориса Павловича по телевизору «Верные друзья». Это старый фильм, вы, наверное, видели его… И там есть такой индюк. Одним словом, барин, как вы.
Смешно? Правда? Я, конечно, рассмеялся. Мало ли кто говорит. Но все же интересно: кто сказал? Меня, безусловно, определение некоего Бориса Павловича не трогает, но все-таки занятно.
— Уже время, можно включать, — заметил Коля.
Включаю. И, как бы невзначай, спрашиваю:
— В какой квартире ты смотрел «Верные друзья»?
— У Бориса Павловича.
— Это он сказал, что я барин?
— Пожалуйста, не мешайте, — отмахивается Коля.
Появляется мой Витя. При нем, вы понимаете, неудобно допытываться. Коля может еще и не такое сообщить… Но кто этот Борис Павлович? Мучительно припоминаю, кто же он. И жены, как назло, нет дома. Вечно ее нет, когда она чрезвычайно необходима. Одна надежда, сейчас окончится мультипликационный фильм, на экране появится что-то нудное, и я снова обращусь к Коле. Просто любопытно, значительное ли лицо этот Борис Павлович и откуда ему известно, что я индюк.
Телевизор верен себе: на экране то, что требовалось, какое-то лицо говорит что-то тягучее.
— Коленька, где работает Борис Павлович? — осторожно начинаю я.
— Странно… В вашем институте.
— И живет в нашем подъезде?
— Да. Все говорят, что вы не замечаете людей. Идете к своей машине и выглядите, как индюк.
Коля выговаривает каждое слово четко, ясно. Не иначе будущий Игорь Ильинский, та же обличительная сила в голосе. Но… скоро вернется жена, и я все узнаю. Надо успокоиться. Подумаешь, какой-то Борис Павлович! Хотя… может, и не «какой-то». Но глава НИИ — я, так что никакой Борис Павлович не страшен. Смешно, правда?
Да, но как он может при детях так говорить о взрослом? Это в самом деле возмутительно. Я принципиально возмущаюсь. Официальным тоном обращаюсь к Вите:
— Ты знаешь Бориса Павловича, он живет в нашем подъезде?
— Не знаю, папа.
Тоже мне орел, ничего не замечает. А Коля молчит, он слушает, ему непременно надо запомнить, о чем бормочет какой-то дядя.
Кем же работает в НИИ злополучный Борис Павлович? В институте порядочно сотрудников. Вообще я человек демократичный, многих сотрудников знаю в лицо, но почему не припомню такого… Бориса Павловича? Смешно, правда? Конечно, я рассмеялся.
Снова спрашиваю Колю, осторожно, не назойливо:
— Коленька, голубчик, кем работает Борис Павлович?
— Разве вы не слышали? Его же объявляли.
— Кого?
— Бориса Павловича.
Я повернулся к экрану. Верно. Научный сотрудник, заведующий экспериментальной лабораторией моего НИИ, Борис Павлович Иванов. Это он на экране.
Я человек с юмором и абсолютно терпим к критике, но почему-то в эти минуты не глядел на экран. Очевидно, что-то другое занимало меня. Я, конечно, рассмеялся.
Смешно, правда?
ПОЧЕМУ?
Я сопровождал будущую молодую чету, моего двоюродного брата Алешу Снегина и его Верочку, за неделю до их свадьбы. Ехали мы теплоходом вниз по Оке. Алексею предстояло вступить в права наследника, скончалась его одинокая тетка — бывший сельский врач и вдова лесничего, завещавшая ему дом на высоком берегу, сад и прочее домашнее и усадебное имущество. Сопровождал их по дурости, от нечего делать. Правда, Алеша решил стать домовладельцем после свадьбы, но Верочка настояла:
— Поедем сейчас. И Митя пусть с нами едет.
Мне никак не хотелось тащиться по реке, чтобы обозревать теткин дом, яблоневый сад и будоражить в себе чувства частного собственника, которые, несомненно, дремлют в душе даже архисовременника. Может быть, я не прав, но не в этом дело.
Собственно говоря, я уступил просьбе Верочки, чистого, голубоглазого современного ангела, застенчивого, скромного, которому отказать в чем-либо не хватает сил и мужества.
«Нет, пора и мне влюбиться в такую же душевную Верочку и жениться», — мечталось мне, глядя на них, воркующих у плетеного фальшборта.
Приехали. Наследственный дом заслонил пышный сад, огороженный аккуратным зеленым штакетником. Открыли калитку и единодушно умилились: чуть в стороне увидели старинный колодец со скрипучим воротом. Сруб колодца окаймлен был белым плоским камнем, а над колодцем склонилась нежная ива, достойная кисти художника-реалиста.
— Какая прелесть! — восхитилась Верочка. Глаза ее голубые, чистые, ангельские, клянусь, увлажнились от восторга.
Мы с Алексеем безмолвно, молитвенно молчали, нас захватили лирические чувства Верочки.
Скрипнула калитка, и показался мальчик-подросток с ведром. Кивнув нам, паренек надел на цепь ведро и пустил ворот.
— У вас нет своего колодца? — спросила его Верочка.
— Есть. А для самовара все берут воду здесь, — ответил паренек.
— Как это все? Странно. Алеша, по-моему, это надо прекратить, — сказала Верочка.
Мы рассмеялись, нас развеселила шутка голубоглазого ангела.
— Я вовсе не шучу. Мы в августе будем здесь отдыхать. Зачем же нам постоянно слышать этот скрип…