Пригласительный билет
Шрифт:
Идешь к автобусу. Правда, делаешь вид мастера сцены, который только что великолепно сыграл Гамлета. А в душе, на самом ее дне, ворочается холодная, скользкая лягушка. Так и натворил бы что-нибудь на полных пятнадцать суток.
Но вот несколько недель назад я приготовил новый рассказ другого популярного автора-юмориста, «Так ли это было?». Признаюсь, хороший рассказ, с точным прицелом, достаточно веселый по тону, есть и смешные места. Я поработал над рассказом с помощью опытного эстрадного режиссера.
На очередном концерте читаю новый рассказ. Впервые. Есть успех.
Закончил читать рассказ «Так ли это было?», раскланялся, вхожу в артистическую и слушаю отзывы собратьев по эстраде:
— Очень милый рассказ. Ты хорошо читал. Успех вполне приличный.
Причем, чувствую, отзывы искренние, доброжелательные, обнадеживающие. Но они меня не устраивают. Я ведь привык не к «приличному успеху», а к оглушительному, чтобы зал хохотал, визжал.
На следующем концерте, задолго до своего выхода на эстраду, мучаюсь, раздумываю, читать ли «Лестничную площадку» или новый рассказ. Решаю читать «Так ли это было?». Но, как назло, мои коллеги «проходят на ура». Не могу же я «пройти» хуже них. И я придумываю трюк.
Пишу на листке бумаги следующее:
«Уважаемый товарищ конферансье! Очень просим артиста Глаголева (то есть меня) прочитать наш любимый смешной рассказ «На лестничной площадке». Группа зрителей».
Записку вручаю какому-то парню, который вертелся за кулисами, и прошу его подать ее конферансье, как только я выйду на эстраду.
— Понял? — спрашиваю его.
— Как не понять!
Все! Конферансье возьмет из рук парня записку, прочтет ее вслух, и я «вынужден» буду читать «На лестничной площадке».
На душе стало легко, спокойно. Рассказ проверенный, хохот и визг обеспечен.
Наконец конферансье объявил мой выход. Выхожу. И точно, парень с моей запиской тут как тут. Он подошел к рампе и протянул ее ведущему концерт. Я загадочно улыбаюсь и жду. Конферансье развернул записку, слегка поклонился зрителям: мол, ваше желание для нас — закон. Затем громко читает:
— «…Очень просим артиста Глаголева прочитать наш любимый смешной рассказ (делает небольшую паузу)… «Так ли это было?».
Засим следует полуповелительный жест в мою сторону, что означает— слово артисту.
У меня, очевидно, был настолько глупый вид, что зрители сразу развеселились. Даже раздались ободряющие аплодисменты.
Я не начинал рассказ, меня терзали сомнения: неужели я ошибся и написал в записке «Так ли это было?»? Или это подвох моего друга-конферансье, мастера на всякие розыгрыши.
Но делать нечего, надо читать. Обычно я начинаю рассказ с этакой бодренькой интригующей интонацией и, чего греха таить, умело скрываемым самолюбованием. Мол, вот как мы, мастера эстрады, умеем читать.
А тут… стою, как пришибленный, и начинаю чтение унылым, «посторонним» голосом, ибо ко всему меня обуял предательский страх: а хорошо ли я помню новый рассказ?
И трудно себе представить: после первых пяти-шести фраз в зале раздался смех, который именуется дружным и еще жизнерадостным. Я как-то теряюсь, невольно, вопреки правилам, переминаюсь с ноги на ногу, но зритель явно сочувствует рассказчику, а вернее, герою рассказа. И чем дальше, зал все чаще смеется и столь длительно, что я вынужден делать паузы, не режиссерские, а вполне естественные.
Когда же я произнес заключительные слова рассказа совершенно «упавшим» голосом: «А так ли это было?», — зал наградил меня столь милыми сердцу артиста, оглушительными аплодисментами.
За кулисы я шел буквально ошеломленный, так как рассказ я читал как бы во сне, без всяких там модуляций и «педалей». Еще больше ошеломил меня мой друг-конферансье:
— Ты, наглец, думал, что я не видел, как ты сунул парню записку? Сколько можно читать проверенный, затрепанный рассказ?! Работать надо! Входить в новый образ, искать новую форму! Вот сегодня ты ее нашел.
Я очнулся.
— Как раз это самое я хотел и тебе сказать! — не без удовольствия ответил я своему другу-конферансье.
КАК Я СОЧИНЯЛ КИНОКОМЕДИЮ
Собственно говоря, это был устный сценарий. Он вовсе не предназначался для киностудии. Но… все по порядку.
Говорят, что девушка у себя дома красивей, чем вдали от него. Подтверждаю. Когда я познакомился с Надей, на фоне большого города она в самом деле выглядела не столь прелестной. Познакомились на выставке.
— Приезжайте к нам на Оку, — пригласила меня Надя, лаборантка молочной фермы большого совхоза. Приглашение было столь душевным и сопровождалось столь чистым взглядом ясных глаз, что я пообещал: непременно приеду.
После Константина Паустовского описывать приокскую природу — святотатство. Все же, вообразите спокойно дышащую Оку, дремлющие зеленые луга, предзакатное солнце над молодой березовой рощей — и она… Надя, Березка в цвету.
Гуляем по берегу. Говорю главным образом я: нельзя же заставить девушку скучать. Сперва рассказывал о себе, осторожно, не назойливо хвалил себя. Как же иначе предстать перед девушкой, которая нравится тебе? Говорил, что начальник цеха без меня ни шагу, а главный технолог на каждом совещании воздает мне должное. В общем, хвастался, но в меру. И все спрашивал Березку:
— Вам не скучно слушать меня?
— Нет, нет… Слушаю с удовольствием.
Когда я исчерпал все возможные похвалы в свой адрес, пришлось сделать длинную томительную паузу. Боясь, однако, что Наденька заскучает, я ни с того ни с сего сказал:
— Между прочим, я вчера смотрел смешную кинокомедию «Девушка из совхоза».
Сказал просто так, чтобы не молчать. Неожиданно мое бездумное сообщение произвело на Надю непредвиденное впечатление, словно я сказал: «Знаете, вчера утром я слетал на Марс… Купался там, загорал. Марсианские пляжи просто чудесны».