Пригласительный билет
Шрифт:
Однако, имея в виду опыт знакомых семей, чьи строптивые дочери сдуру и безвозвратно теряли отличных супругов, укоряющие слова в адрес Анатолия, обязанного знать, какой чести он удостоился, Валентина Павловна произнесла почти шепотом.
Освежившись, Анатолий оделся и ушел. Пешком. Темно-вишневого цвета «Волга», которую он был удостоен водить, осталась в гараже.
Между тем семья Федоровых в пять вечера собиралась выехать на дачу.
Анатолий Чайкин, инженер, аспирант, миновал плавательный бассейн, Волхонку, пешком дошел до
В саду при домике мастера созревали яблоки, цвели гладиолусы, табак, флоксы восьми видов. Отец Анатолия еще не вернулся с завода, а младший брат, Костя, на садовом столике шел по стопам старшего брата — чинил магнитофон.
— Толя, посмотри… Тут пустяк… — призывал Костя техническую помощь.
— Твой магнитофон я могу лишь окончательно испортить, у меня опыт… — признался Анатолий и самоотверженно ушел в дом.
Мать, обрадовавшись, тотчас усадила его за стол, будучи уверена, что в доме ученого Федорова Толю кормят не так, как следует кормить столь рослого и ненаглядного.
Лишь в три часа дня Николай Нилович увидел пригласительный билет, пометку «Партер» и вопрошающий взгляд Валентины Павловны.
— Глупости, — обронил он. — Какая-нибудь торопливая девица напутала…
— Извини, Коля, я звонила в юбилейную комиссию… Проверила— это штучки Печенегова.
— М-да. На него это похоже. Что ж, не поеду, и все.
Николай Нилович, как и Анатолий, принял душ, освежился и все же позвонил домой члену юбилейной комиссии Глебову, тоже директору института.
В отличие от могучего, импозантного Николая Ниловича, говорившего внушительно, низким голосом, Глебов Тимофей Иванович, невысокий, округлый, высказывался торопливо, часто переходя на плаксивый тон, но ученый он был удивительный и в той же мере человек прямодушный.
Необходимую служебную дипломатию, умение разбираться, как надо относиться к сотрудникам, коллегам, вышестоящим руководителям в том или ином случае, взяла на себя супруга Тимофея Ивановича— Аделаида Романовна, пятидесятилетняя теннисистка, автомобилист-любитель, неудавшаяся пианистка, певица и драматическая актриса, успешно прошедшая все ступени интриг в музыкальных и художественно-творческих организациях.
— Николай Нилович, дорогой… Вам прислали пригласительный билет с пометкой «Партер»? — переспросил Тимофей Иванович, глядя на Аделаиду Романовну в ожидании указаний вмешаться или отговориться.
Аделаида Романовна покачала пальчиком. Супруг понял. Тон его голоса стал плаксивым.
— Вот незадача… В комиссии уже вряд ли кого застанешь. Позвоните ради бога в понедельник утром. Чествование ведь вечером. И я позвоню Да, да. До свидания. Что? Сейчас скажу… (Тон стал более жизнерадостным.) Адочка, Федоровы приглашают нас к себе на дачу. Завтра. К обеду. Будут свежие караси… (Аделаида
— Никому ты звонить не будешь. Неужели ты не понимаешь, что зря ему билет в партер не пришлют!
— Досадная история.
— Он же вконец разваливает свой институт.
— Нет, нег. Это несправедливо. Они переживают некий застой, и не по своей вине… Их слишком часто реорганизуют…
— Потому что не знают, куда их сунуть.
— Николай Нилович тут ни при чем. Наоборот, он смелый ученый и настойчивый, дельный администратор. Ты не знаешь… — расхрабрился честный Тимофей Иванович.
— Откуда мне знать!
Аделаида Романовна (дома частенько играла не сыгранные в театре роли)… Она величественно поднялась с кресла и покинула кабинет с гордо поднятой головой (Мария Стюарт), села за рояль и запела романс. Громко, с цыганским надрывом, чтобы Тимофей Иванович прочувствовал, как он оскорбил ее.
— Поехали на дачу, — сказал Тимофей Иванович, уловив момент и капитулируя.
— Поезжай, если тебе так хочется, — томно произнесла Аделаида Романовна (Раневская — «Вишневый сад»).
Тимофей Иванович вернулся в кабинет и засел там до вечера, читая статьи технических журналов.
Кстати, прозорливости Валентины Павловны мог бы позавидовать самый чуткий телеобъектив.
— Конечно, когда ты звонил, перед твоим Тимофеем Ивановичем восседала в кресле его Адочка и, вероятно, помахала пальчиком — не смей вмешиваться, иначе он тут же позвонил бы Печенегову. И ко всему отказаться приехать к нам… Это тоже что-то значит…
Николай Нилович пожал плечами и махнул рукой.
— Поехали на дачу.
— На чем? Анатолий ушел и не сказал, когда вернется. До чего же он невоспитан!
— Ладно. Подождем Анатолия.
Николай Нилович уселся на диване и принялся читать статьи технических журналов. Валентина Павловна принимала целебно-успокоительное. Нина бодрствовала и готовила язвительную речь (типа парламентской) для встречи оппозиционно настроенного супруга.
В квартире Федоровых наступила депрессия, каждый занимался драматическими умозаключениями.
Валентина Павловна. Вот результат полутора десятка лет самозабвенного труда Николая Ниловича. Какие нравы! Кого обходят вниманием? Честного, принципиального ученого. Уму непостижимо!
Николай Нилович. Ну что ж… Он с удовольствием уступит руководство институтом… Наконец займется научной работой более плотно.
Анатолий, проспав часа два в саду, взглянул на часы — ровно четыре. Что там дома? Его, наверное, ждут… Без него им не выехать на дачу. А Николай Нилович так нуждается в воскресном отдыхе.
Он вскочил, надел пиджак, на ходу обнял мать, помахал рукой брату и бегом к пригородному поезду… И, о счастье! Такси.
— В Москву. На Кропоткинскую. Я опаздываю!