Пригоршня вечности
Шрифт:
А перестать беспокоиться о том, что совсем недавно казалось обязательным и неотделимым от него самого, — это настолько трудно! Но выбора не было. Либо изводить себя тревогой и ожиданием чего-то нового, либо считать, что окружающий мир подождет его, Нламинера, возвращения, а до той поры ничего не случится.
Он сидел, листая позаимствованные в Библиотеке тома.
В одном из них он нашел новое для себя заклинание, которое позволило уместить восемь огромных — полтора фута на фут и на три дюйма — книг в крохотный кармашек на поясе. Нламинер уже представлял себе восхищенные лица магов из Дворца Мысли, когда он покажет им этот небольшой фокус.
Книги, набранные убористым шрифтом, оказались прекрасным средством для самоконтроля. И он сидел, погруженный в чтение, изредка выходил на прогулку и неизменно возвращался в номер, где его ожидали растопленный камин и стопка бумаги возле чернильного прибора.
Так шли дни, пока однажды он не вышел из фойе, погруженный в задумчивость, в просторный зал, где множество народу обедало за изящными столиками, где сновали официанты и играла приятная музыка.
Нламинер остановился как вкопанный. У дальней стены этого заведения помещалась целая батарея разнообразных бутылок. Возле нее стоял, по всей видимости, владелец заведения — судя по его виду, в котором ощущались достоинство, уверенность и приветливость. Обходя столики и чувствуя себя слегка оглушенным мерным гулом разговоров, привлекательными запахами и яркими красками, Нламинер постепенно приближался к стойке и вежливо улыбающемуся человеку за ней.
Поворот тянулся за поворотом, и Рисса все шла и шла.
Время здесь не идет. Спать ей не хотелось; усталость проходила, стоило прилечь и закрыть глаза, а есть не хотелось вовсе. Лабиринт уже изрядно надоел ей, но выхода не было. Приходилось надеяться, что когда-нибудь прихотливо извивающиеся проходы приведут ее к чему-нибудь.
И вот однажды — непонятно, сколько времени спустя после начала ее странствий, — она услыхала легкий повторяющийся звук. Словно кто-то тихонько играл на арфе со множеством струн. Рисса долго стояла затаив дыхание, пытаясь понять, откуда доносится звук, и принялась красться, осторожно выглядывая из-за каждого поворота, опасаясь пропустить источник звука. Возможно, в лабиринте и нет никого живого, но вдруг! Ралион и его проблемы остались где-то в другом мире, и сейчас беспокоиться о нем — только отнимать у самой себя жизнь.
Не впервые ей приходилось действовать одной, но, к своему изумлению, она начала осознавать, что одиночество тяготит ее. Привязанность, для которой в богатом языке хансса не было слова, сумела пустить корни и укрепиться в ней. Впрочем, всегда что-то случается впервые. Тем более стоило поискать кого-нибудь еще — выход обязан быть, даже если вход куда-то делся.
Звук постепенно приближался, и за очередным поворотом Рисса увидела столь неожиданную картину, что даже замерла на миг.
Внушительных размеров ткацкий станок заполнял просторное помещение — и шире, и выше, чем остальные проходы. Небольшого роста ткач стоял у станка и работал. Позади станка двое его подручных совершали какие-то манипуляции — что именно делали они, на таком расстоянии понять было невозможно. Рисса осторожно подошла поближе, стараясь не прикасаться ни к чему из достаточно скудного убранства зала, и вежливо приветствовала ткача.
Тот не обратил на нее внимания. Возможно, конечно, что короткое движение головой, которое почудилось Риссе, было ответом. Впрочем, неважно. Она медленно подошла к самому станку и взглянула ткачу в лицо.
Трудно было понять, к какой расе он относился. Скорее всего, имел признаки очень многих. По крайней мере, нельзя было сказать, покрыт ли он кожей, перьями или чешуей; лицо его напоминало человеческое, но было словно обожжено и изборождено морщинами. Одет он был в совершенно непонятное одеяние, полностью скрывавшее все остальное его тело. Две руки, с длинными и ловкими пальцами, взлетали над станком, перебирали нити, управлялись с челноком — так быстро, что порой казалось, что рук этих больше, чем две. Возможно, их и было больше.
Глаза его на миг повернулись к Риссе, не отражая никаких эмоций, и вернулись к станку. Рисса прислушалась. При каждом взмахе рук ткача станок отзывался мелодичной нотой. Именно эта музыка и привлекла ее внимание там, в лабиринте.
Рисса обошла станок и взглянула на полотно, что волнами падало позади него. Непонятно было, откуда берутся нити: похоже, что ткач вынимал их прямо из воздуха. Подручные ткача — той же расы, такие же тощие, закутанные по подбородок и молчаливые — деловито приподнимали полотно и уносили его куда-то за угол. Риссу они игнорировали и ничем не выразили своего недовольства, когда она присела у кромки полотна и принялась его разглядывать. То же самое полотно украшало стены.
Рисса взглянула на ткача и догадалась, что еще привлекало ее внимание: он не отбрасывал тени. Рисса взглянула себе под ноги и увидала странную, расплывчатую тень без четких очертаний. Так могли бы выглядеть десятки теней, наложенных одна на другую.
Понимание начало приходить к ней.
Она заглянула за угол. И верно — подручные прикрепляли полотно к стене. За их спинами темнела чернотой стена, на которой еще не было этого своеобразного покрытия.
Должно быть, стены, необходимые для полотна, тоже откуда-то брались — в необходимом количестве. Рисса вспомнила про свои способности и попыталась глянуть на здешнюю астральную проекцию. Ее, однако, не было.
Одна из нитей в глубине полотна казалась ей ярче других. Рисса осторожно подошла поближе и прикоснулась к ткани, стараясь разглядеть нить повнимательней. Даже ее острыми когтями подцепить ее было трудно — настолько тонкими были нити, — но, в конце концов, это удалось.
… — Что случилось? — поинтересовался Нламинер, медленно поднимаясь с пола пещерки. Рисса увидела свою собственную руку, которая только что касалась его лба, и услышала свой голос.
— Ты говорил во сне, — Нламинер нахмурился. — Прежде с тобой такого никогда не случалось. Видел сон?
Он кивнул.
— Довольно яркий и странный. А что?..
…Рисса отняла руку и сидела, крепко зажмурив глаза. Недостающие фрагменты возникли у нее в сознании, и теперь стало понятно, что это за ткач. Ее раса мыслила всеобъемлющие законы мироздания по-другому. Ткач и полотно, серн, принадлежали к легендам людей, ольтов и других млекопитающих.
Она прикоснулась к собственной нити жизни, сернхе — к тому, во что никогда не верила и существование чего не представлялось необходимым.
Холодок пробежал по ее спине. Абстракции и множество идей, которыми оперируют смертные в надежде понять законы вселенной, порой кажутся наивными и смешными… но вот он, ткач, неутомимо создающий судьбу всей вселенной… Как же так? Как такое могло случиться?
Она сидела закрыв лицо ладонями. Один из древнейших вопросов: что было раньше — разум или материя? Боги создали смертных или смертные — богов?
Она присмотрелась к своей нити. Та причудливо извивалась в плотной ткани, переплетаясь со множеством других. Не совсем так, однако: две нити переплетались с ее собственной. А вот — совсем близко к станку — еще одна нить обвилась вокруг трех свившихся спиралью нитей, одна из которых — ее. А вот и пятая, приближающаяся к этим четырем. Приближающаяся постепенно. Еще несколько десятков взмахов челнока — и эта нить приблизится к сплетению. Что происходит?