Приговор
Шрифт:
Вновь она продемонстрировала свое владение логикой. Правда, она была права и заблуждалась одновременно. Но последнее не было ее виной – она просто не могла знать. Никто не мог. Во всяком случае, никто из живых.
– Не думаю, что это хороший план, – сказал я вслух. – Даже если бы я, или кто другой, научил тебя убивать – ты ведь понимаешь, что запросто можешь погибнуть?
– Не волнуйся, ты в любом случае получишь свое вознаграждение, – она предпочла истолковать мое беспокойство в сугубо меркантильном ключе. – Сам понимаешь, я не могу заплатить прямо сейчас. Но, как только Грифон падет и Лев возьмет власть, все сторонники Йорлингов, пострадавшие в этой войне, будут восстановлены в своих правах. Наверное,
– Тебе еще слишком рано писать завещания, – покачал головой я.
– Я – последняя в роду, – возразила Эвьет, снова считая, что меня заботят лишь деньги. – Это особый юридический случай. Ну, по правде я не знаю деталей, – призналась она, – это Филипп изучал право, но он был таким задавакой… Но я помню, он говорил, что такая ситуация – особый случай.
По тому, с каким холодным спокойствием она говорила о перспективе собственной гибели, я понял, что так просто отговорить ее не удастся. Может быть, конечно, она просто не отдает себе отчета, и участь героя-мученика для нее – всего лишь красивый сюжет из отцовской книги… хотя кому, как не ей, понимать, что такое смерть? Ладно. Продолжим пока беседу.
– Значит, ты на стороне Йорлингов, – произнес я.
– Ну разумеется, – возмущенно фыркнула она. – На чьей же еще?
– Видишь ли, – настал и мой черед блеснуть логикой, – быть против Лангедаргов и быть за Йорлингов – это не совсем одно и то же.
– Пожалуй, ты бы нашел общий язык с моим отцом. Он не любил политику и никогда не хотел ей заниматься. Но он был вассалом графа Рануара, а тот, в свою очередь – вассал герцога Йорлинга. У нас и войска-то настоящего не было. Дюжина дружинников на постоянном жаловании, и то отец ворчал, что в такой глуши они только зря едят свой хлеб, и четыре десятка деревенских ополченцев. Когда пришел приказ графа, мы отправили их в его распоряжение, оставив для охраны замка только пятерых. Почти все, кого мы отослали, полегли в Тагеронской битве. Вернулись трое селян, из них один без руки… А потом пришли лангедаргцы. Отец вооружил всех слуг – конюха, псаря… Эрик тоже дрался, хотя ему еще не было полных четырнадцати. Но и при этом наш гарнизон не достигал и полутора десятков. Замок пал в первый же день. Не думаю, что грифонцам он хоть чем-то мешал. Но они перебили всех – просто за то, что мы вассалы Йорлингов. Понимаешь?
– Слуги тоже все погибли?
– Да. Я похоронила их вместе с моей семьей. Может, это и не совсем по правилам, но они честно сражались и отдали жизнь за своих хозяев. Я считаю, они достойны лежать рядом с ними. Да и… не всегда можно было разобрать, кто есть кто… Не знаю, правда, что стало со служанками. Они, конечно, не сражались, но были в замке. Я слышала их крики, но не нашла тела.
Я легко мог догадаться, что с ними стало. Действительно, едва ли их убили – кому мешают простые холопки? Скорее всего, отпустили после того, как натешились. И служанки, конечно, поспешили убраться отсюда подальше, не пытаясь выяснить, остался ли кто-нибудь еще в живых. Что ж – трудно их за это упрекнуть.
– Ну ладно, – я решил сменить тему, – солнце скоро сядет, а я сегодня еще не ужинал. Ты как?
– У меня есть свежий заяц, – кивнула она. – Сейчас зажарим по-быстрому.
Все-таки ужин из баронских запасов, подумал я.
– Чему ты улыбаешься?
– Твоему гостеприимству. Вообще-то у меня и у самого есть кое-какие припасы. Немного, правда…
– Пустое, – отмела Эвьет мои неуверенные возражения. – Ты теперь работаешь на меня, а я должна заботиться о своих людях. Идем.
И она, не дожидаясь ответа, повернулась к выходу из комнаты и быстро пошла
Эвьет привела меня на кухню замка. Здесь сохранились очаг и кое-какая металлическая утварь, включая несколько ведер; в двух из них была чистая вода, а рядом стоял глиняный кувшин – с отбитой ручкой, но в остальном целый. В углу даже валялся большой опрокинутый котел, в котором можно было приготовить еду на добрую сотню человек. Видимо, некогда род Хогерт-Кайдерштайнов знавал лучшие времена, когда численность гарнизона и работников замка была намного больше, чем при последнем бароне. Ныне край котла был поеден ржавчиной, но днище, похоже, оставалось целым. Больше всего меня удивило, что здесь был стол, хотя и явно не тот, которым пользовались тут раньше. Тот наверняка сгорел при пожаре. Этот был сколочен из грубых досок и установлен на четыре ножки, вырубленные из необработанного, даже с корой, ствола молодого дерева около двух дюймов толщиной. Гвозди, скреплявшие конструкцию, были вбиты сверху сквозь доски прямо в верхние срезы ножек. Все сооружение явно не было вершиной плотницкого мастерства, но, очевидно, функцию свою выполняло.
– Сама сделала, – как бы между прочим сообщила Эвьет, проследив направление моего взгляда. Она прошла в угол кухни и вернулась с тушкой зайца в одной руке и ножом и миской в другой.
– Откуда ты взяла доски?
– Оторвала от причала. У нас на озере была пристань и лодки. Пристань они не тронули, но лодкам дно пробили. Жалко, рыбачить с лодки было лучше, чем с берега.
Она быстрым движением вспорола зайцу брюхо и принялась сноровисто сдирать шкуру. Я смотрел на это спокойно – моя биография была не из тех, что воспитывают излишнюю брезгливость. Но большинство юных аристократок – и ровесниц Эвьет, и девиц постарше – наверняка были бы в ужасе от этой сцены. Мне, однако, ловкость, с которой моя новая знакомая разделывала тушку, импонировала куда больше, чем лицемерные слезы о "бедном зайке", час спустя сменяющиеся здоровым аппетитом при поедании зайчатины.
– Разожги пока очаг, – деловито велела мне Эвьет. – Кремень и огниво там.
В очаге уже был заблаговременно сложен сухой хворост, и разжечь его не составило труда. Забреди я в это помещение раньше, чем в комнату с трофеями – уже по одному этому понял бы, что замок не необитаем.
– Шкурку оставь, – сказал я, заметив, что Эвелина собирается выбросить ее в ведро вместе с требухой. – За нее еще можно выручить деньги. Или еще что-нибудь.
– Это же летний заяц, – удивилась охотница. – Кому он нужен? Меха добывают только зимой.
– Сейчас могут купить любое барахло, – возразил я. – Округа очень обеднела за последние годы. Как, впрочем, и вся страна.
– Это я помню, – кивнула Эвьет. – Отец говорил, что дела идут все хуже и хуже. Из-за войны некому стало обрабатывать землю, а еще почти прекратилась торговля.
– Сейчас все стало еще паршивей, чем три года назад. Два засушливых лета подряд, вспышка холеры на западе… Кажется, самой природе осточертели люди с их постоянной враждой.
Эвелина нанизала тушку на стальной прут и повесила над огнем. Затем привычным движением вытерла окровавленные руки о свои лохмотья. Я понял, почему ее тряпье все в бурых пятнах.
– Знаете что, госпожа баронесса, – решительно сказал я, – вам необходимо привести себя в соответствие с вашим титулом.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась она.
– В первую очередь как следует вымыться. И переодеться.
– Я очень страшно выгляжу? – очевидно, с тех пор, как в замке не осталось целых зеркал и стекол, она не видела себя со стороны. И не особо задумывалась о своей внешности, благо у нее были проблемы посерьезней.
– Откровенно говоря, сударыня, вы похожи на лесную кикимору.