Приходит ночь
Шрифт:
А потом она почувствовала, что он прижимает ее к себе так же тесно, как и Хэммарфилд. Гольфисты — как и политики — рук на привязи явно не держали. Проблема с Уинфельдом состояла в том, что он был слишком быстрым, и она не могла достаточно быстро двигаться, чтобы избежать его вездесущих пальцев.
Ли был рад тому, что игра была для него была естественна, как дыхание, потому что его ум был в смятении.
Ли невыносимо было видеть ее с Хэммарфилдом и с гольфистом. Она была одета в узкое черное шелковое платье, перепоясанное в талии. Шелк изящно облегал ее формы, а когда она танцевала… когда она двигалась… она была такой подвижной, такой гибкой и прекрасной.
И соблазнительной, как роза в полном цвету.
«Не надо смотреть на нее», — подумал Ли. Игра на ударных — это как дыхание, но барабаны сами по себе звучать не будут. И хотя он исполнял эту песню в сотый раз, в таких условиях…
Он не мог оторвать от Брин глаз. И не мог удержать свое раздражение, от которого его сердце было готово взорваться и разлететься тысячами искр. Она смеялась, болтая с гольфистом. Смеялась… и ее глаза радостно сияли.
«Она не твоя собственность», — резко одернул себя Ли.
Но он не мог отделаться от чувства, будто в какой-то мере это было именно так. Потому что он был от нее в совершенном восторге. Ночью в его объятиях она была обнаженным шелковистым волшебством. Видеть, как другой мужчина прикасается к ней… подобным образом.
От всего этого нетрудно было превратиться в дикаря, хотел он того или нет.
Под белой, в рюшах, рубашкой его бицепсы напряглись и вздулись, он допел последние слова песни и закончил ее раскатистой, постепенно затухающей дробью.
Он едва ли расслышал аплодисменты. Нелепо было соглашаться на это выступление. Похоже, ничего полезного сегодня вечером узнать не удастся.
А чего он ожидал?
Чего-то… чего-то, что должно было произойти.
Но ничего не случилось. Кроме того, что его нервы были напряжены до того предела, за которым он уже не мог управлять собой.
— Хэммарфилд интересовался фотографиями, — сказала Брин, когда Ли завел машину.
Было поздно, в отеле оставались только уборщики. А Ли упорно молчал с того самого момента, как она встретила его за кулисами, когда члены его группы собирали свои инструменты.
Ли смотрел на дорогу и в ответ только хмыкнул.
— Ли, ты меня слушаешь? Хэммарфилд спрашивал меня о фотографиях.
— Я слышал. О чем еще он тебя там спрашивал?
— Что? — пролепетала Брин, сбитая с толку враждебностью, которая слышалась в его вопросе.
Он мельком взглянул на нее, потом снова обратился к дороге.
— Я спросил, о чем еще он говорил.
Брин пожала плечами, все еще не понимая, что за зловещие чувства кипят в его душе, но чувствуя, что придется, тем не менее, защищаться.
— Я не помню.
— Понимаю. Трудно расслышать что-то, когда танцуешь так близко.
— Так близко? Это была не моя идея.
— Ага. Не могла ты его чуть-чуть отодвинуть, а?
— Я пыталась!
— Не смеши меня. Когда ты действительно хочешь оттолкнуть человека, у тебя это очень здорово получается. А этот гольфист — что у тебя с ним?
— Майк Уинфельд?
— Так его зовут?
Брин почувствовала, что разозлена не меньше, чем он.
— Послушай, Ли, я не знаю, что у тебя сегодня были за проблемы, но я не намерена сидеть здесь и выслушивать твои грубости. Играть на этом обеде — это была твоя идея, и ты сам предложил нам с Барбарой туда пойти. Ты настаивал, чтобы я что-нибудь разузнала от Хэммарфилда. Ты…
Брин осеклась, решив не переходить на грубость. Но она была в ярости. Этот вечер с самого начала был невероятно напряженным, а сейчас Ли еще и нападает на нее за то, что сам учинил.
— Ты ублюдок! — выругалась она, нарушив свое благое намерение. — Как, по-твоему, я себя чувствовала? Может, именно этот человек удерживает Эдама! Я и рядом-то с ним находиться не желала!
— Ага. А как насчет Уинфельда?
— Уинфельда? Давай прекратим это, Ли.
— Ты говорила, тебе нравятся гольфисты.
Она была измотана до предела и вовсе не намерена вести долгие разговоры. На ее глаза навернулись слезы, и Брин решила нанести ответный удар. Пусть ему будет так же больно, как и ей.
— Да, я обожаю гольфистов! И это не твое собачье дело! Оставь меня в покое!
— Брин, — начал он, но потом только пробормотал «о черт!», заерзав на водительском сиденье и упорно глядя на шоссе.
Через минуту им надо было сворачивать. «Сейчас мы окажемся у него дома», — подумала Брин. Казалось, автомобиль потрескивал от переполнявшего его статического электричества. Брин была далеко не уверена, что хочет оставаться с ним и в его доме. Напряженное выражение лица, то, как он вцепился в руль, смертельная угроза, которую он излучал, — все это предвещало близкий и неизбежный взрыв.
— Не моей идеей было наблюдать, как женщину, с которой я сплю, тискают на виду у всего танцпола, — неожиданно сказал он.
— Тискают?! — выдохнула Брин. — Да черт бы тебя побрал, Ли…
Машина резко свернула на дорожку к дому и остановилась у парадной двери.
Он обратился к ней, щека у него дергалась.
— Да, тискали. Это то самое слово. Как это еще можно назвать, если он всю тебя общупал?
Мгновение Брин смотрела на Ли, сдерживая желание влепить ему по физиономии и надеясь не расплакаться, что его только бы рассмешило. Нападение было совершенно незаслуженным.
— Я вовсе не желала там находиться!