Прикамская попытка. Тетралогия

Зайцев Виктор Викторович

Несмотря на многотысячные затраты и авансы нанятым мастерам, после отправки нашего выросшего втрое каравана из столицы обратно, в Прикамск, в тайнике моего фургона мирно покоились двенадцать тысяч рублей серебром, вполне достойная сумма. Кроме чисто практических приобретений, таких, как каучук, свинец, парусина и несколько мешков кофе, фургоны загрузили сотней книг. Мне удалось сагитировать на три года двух музыкантов-итальянцев, прибывших в столицу на заработки прямо из Неаполя. Основным аргументом стало предложение о поездке на юг, где лето тёплое. Итальянцы везли скрипки, клавесин, флейты и нечто похожее на кларнет. Нотную грамоту музыканты знали, достаточно бегло говорили на русском языке, обещали организовать оркестр и обучать детей музыке. Обошлись они мне, что характерно, в пять сотен рублей за год каждый, на всём готовом. По рекомендации

Желкевского явились три капитана, два немца - Фриц и Ганс, и голландец, Клаас ван Дамме, примерно наши ровесники. Русским языком владели все, в разной степени беглости, причину отставки обоих немцев легко было прочитать по внешнему виду - алкоголизм. Голландец туманно сослался на преступления, совершённые на родине. Все трое клялись, что доберутся до южной оконечности Африки и обратно в Петербург, предъявили собственные карты западного побережья чёрного континента, на мой непритязательный взгляд, достаточно точные.

Собственно, я не ожидал такой удачи, мы не только выполнили всё, что планировали, согласовали перспективы с Никитой и Лушниковым. Реклама револьверов, начатая Дашковой, давала головокружительные перспективы продаж револьверов в столице, за бешеные деньги. Я даже прикинул, что можно разработать для великосветских дам уменьшенные модели револьверов, с укороченными стволами. Никита не стал гоняться за прибылью, его заводам хватало армейских заказов. Но, построить ему два-три паровых катера я пообещал от имени Володи, после подавления пугачёвского бунта. Желкевский же планировал найти добрых капитанов, нанять пару океанских судов, и отправиться к нам на Дальний Восток морем, планируя прибыть туда года через два. Чтобы обезопасить его плаванье от возможных морских нападений, мы договорились отправить в столицу шесть наших скорострельных пушек с запасом снарядов. Всё упиралось в подавление восстания, перекрывшего нормальные связи столицы с Прикамьем.

Знакомая дорога, отдохнувшие кони, позволили нам двигаться со всей возможной скоростью. В Москву мы добрались за восемь дней, шокировали сроками движения стражу на рогатке у въезда в старую столицу. Город мы проехали насквозь, не задерживаясь, спешили все. Кони оказались нашим слабым местом, не давали продолжать рекордные переходы. Потому, невольно пришлось задержаться у князя Соловьёва-Бельского. Дай бог ему здоровья, чудаку, он согласился поменять наших измождённых лошадок на своих откормленных меринов, дав для охраны десяток своих гайдуков. Эти же гайдуки должны были доставить обученных телефонистов через пару месяцев в имение нашего Соловья-разбойника, вместе со всем оборудованием.

Потому обратная дорога до Нижнего Новгорода вышла едва ли не вдвое быстрее, чем в мае. Даже перевозчики на Волге вспомнили нас, вернее, наши фургоны, восхищавшие многих встречных, особенно в провинции. Тем более, что из Москвы практически не было движения, за две недели пути мы обогнали всего двух путешественников, направлявшихся на восток. Зато из Поволжья на запад шёл непрерывный поток беженцев, порой заставлявший нас задерживаться при объезде. Вот при переправах через реки для нас очередей не существовало, мы оказывались единственными клиентами паромщиков и лодочников. Пользуясь этим, я безжалостно выторговывал значительные скидки на переправах. Однако, мы не успели проскочить в Прикамск до возвращения армии Пугачёва с Урала.

В Нижнем Новгороде нас застало известие о том, что самозванец спускается вдоль Камы в сторону Казани. Сам Нижний был наполнен беженцами и войсками, направленными на подавление бунтовщиков. К сожалению, командовал отрядом, отправлявшимся в Казань, на подавление бунтовщиков, не наш знакомый Михельсон, и даже не Суворов. Следовательно, его отряд будет разбит, либо перейдёт на сторону восставших, по этому поводу мало что запомнилось из школьного курса истории, в любом случае, такая перспектива меня не устраивала. Однако, задерживаться в Нижнем Новгороде до осени, пока осаждают Казань, тоже не хотелось. Выход был один, отправляться дальше по Волге и Каме. Этим мы и занялись, отправив коней с парой гайдуков в поместье любезного Соловьёва-Бельского, туда же они погнали три наших фургона. Остальные два удалось продать, как и все кареты, перегрузив наше имущество и пассажиров на три зафрахтованных корабля-парусника. Мне стоило больших денег уговорить кормщиков довезти нас до Прикамска, вернее, до вогульских поселений на берегу Камы вблизи Таракановки.

К моему удивлению, все кормщики знали не только о Таракановке и вогулах, поселившихся на берегу Камы год назад. Узнав, что я совладелец ружейного завода и компаньон Акинфия Кузьмича, речники стали значительно сговорчивее. Всё равно, на оплату рискованного путешествия пришлось потратить всю выручку от проданных в Нижнем Новгороде двенадцати ружей. На эти хлопоты ушли пять дней, каждый из которых приносил всё новые неприятные слухи о продвижении армии самозванца. Последнее сообщение было об очередном разграблении Сарапула и движении бунтовщиков в сторону Казани. Наконец, нам удалось отплыть от пристани Нижнего Новгорода. Своих ребят и гайдуков я равномерно распределил по кораблям, предупредив, что главной опасностью может стать предательство речников с целью разграбить наш караван. С командирами обороны кораблей, Ваней Поповым и Сергеем Обуховым, мы обговорили условные знаки и основные наши манёвры в различных ситуациях. Нанятые капитаны, оказавшись на судах, словно проснулись от спячки. Они предложили свои услуги, дали ряд советов по тактике нашего плаванья. Вооружив их трофейными пистолетами, я отправил немцев к моим помощникам, оставив Клааса у себя на корабле.

До Казани добирались без особых проблем, устраивая на берегу лишь ужины и завтраки, на ночь все перебирались на суда. Как говорится, в тесноте, да не в обиде. Плаванье по течению под парусами шло спокойно и уверенно. Все наши пассажиры понимали ситуацию, кроме нескольких учителей, бросавшихся из крайности в крайность. Один из них, Мефодий Хромов, за время путешествия надоел даже терпеливым гайдукам. Высокий, худой, тридцатилетний шатен, с унылым свисающим носом на узком лице, всю дорогу агитировал не опасаться бунтовщиков. Нашу пересадку на суда он воспринял оскорблением и требовал ускоренного движения вверх по Каме против течения, с привлечением бурлаков и местных крестьян. На чём основывался этот учитель голландского и английского языков, считая нас непобедимым отрядом, способным разогнать десять тысяч восставших, не знаю. Порой у меня возникали подозрения в его связях с английскими агентами, действующими в стане Пугачёва. Так нелепо выглядела уверенность Хромова в нашей неуязвимости.

Чтобы избавиться от надоедливого учителя, пришлось дать ему в руки все карты, как говорится, инициатива наказуема. К немалому моему удивлению, Мефодий оказался неплохим организатором, быстро нашёл три бригады бурлаков за небольшие деньги. Потому при нашем плаванье по Каме скорость снизилась не принципиально, как я опасался. Есть ветер, нет его, наши кораблики монотонно двигались против течения, проходя до тридцати вёрст за бесконечный летний день. Аккурат на восьмой день мы добрались до Елабуги, сразу свернув к противоположному от города берегу. Длинные хвосты дыма от разгоравшихся домов и сараев заметны были издалека, особых сомнений в том, кто хозяин в городе, не возникло даже у педагогов.

Три бригады бурлаков моментально исчезли в прибрежных зарослях, даже не заикнувшись об оплате последнего дня пути. Учитывая полное безветрие, нам пришлось встать на якоря почти на середине Камы. Спрятаться на Каме невозможно, наши корабли были слишком велики, чтобы укрыться в прибрежных кустах. Повернуть вниз по течению мы не пытались, безветрие могло нас развернуть и посадить на мель или выбросить на берег. Бросить груз и своих пассажиров, чтобы уйти по берегу, я не мог. Слишком много мы вложили в них сил и средств, одни прицелы чего стоили. Да и не ушли бы мы пешком от конных казаков далеко, порубили бы в поле на куски, два десятка ружей в таком деле не спасут. Зато я не сомневался, что Пугачёв спешит вниз по Каме к Казани, оставалась надежда, что разграбление наших кораблей он доверит небольшой банде, а основное войско двинется на запад.

День едва перевалил за полдень, как нас заметили из захваченного города. Наши неуклюжие манёвры не могли не заметить на берегу. Громкие крики радости разбойников при виде очередного купца, попавшего впросак, самого приплывшего им лапы, достигли наших ушей. Бледные лица напуганных женщин и учителей служили ярким доказательством их хорошего слуха. Отправив всех в каюты, мы принялись сооружать укрытия от стрел и пуль, наваливая вдоль бортов мешки с тканями и немногочисленную мебель. Опасаясь поджога, команда спешила полить всю палубу и надстройки водой. Я очередной раз инструктировал своих ребят, больше для гайдуков и Клааса. Повторяя, что вести огонь по нападающим будут только стрелки, вооружённые 'Лушами', задача остальных бойцов - наблюдение.