Приказ – погибнуть
Шрифт:
– Как что пишет? – искренне удивилась мать. – Пишет, что все хорошо. Сейчас, мол, в спецкомандировке, в Союзе первое время не было постоянного адреса, вот и не писал. Только мы не верим, что у него все в порядке. Отец говорит, что в госпитале он. А что врет про командировку, так дед его тоже своей жене врал, что его часть находится на переформировании, а сам ранен был под Ельней. Да чего уж там – хоть живой-то, а там уж, как бог даст! – И она, смахнув слезу, пошла к своему дому.
Виктор шел на поправку, но не так быстро, как бы ему хотелось. Он бы, наверное, давно сошел с ума, если бы не книги, которые постоянно приносила ему Светлана. А он с нетерпением
Сержант почти совсем поправился, и делавший обход врач обещал вскорости выписать.
– Ты скоро уедешь, – сказала Света, стоя напротив Виктора и глядя в его глаза, – и даже вспоминать обо мне не будешь.
– Ты что, Светланка, – рука Виктора осторожно коснулась ее запястья. – Я буду помнить о тебе и писать часто-часто.
Светлана, все так же глядя в его глаза, приподнялась на цыпочках, ее губы коснулись его губ, и он крепко сжал ее в своих объятиях…
Все остальное было, как в розовом сне. Виктор смутно помнил, как она отступила к стоящей позади кушетке, как остановилась, коснувшись голенями ее края, как подогнулись ее колени и, опускаясь, она потянула его за собой. Легкий белый халатик с белоснежными пуговицами распахнулся, открыв взору нежное, чуть розовое девичье тело…
Весь день Виктор чувствовал себя не в своей тарелке, хотя где-то в глубине души его распирала гордость, но к вечеру усталость взяла свое и, несмотря на душевное волнение, ужасно захотелось спать. Улегшись на кровать, он отдал самому себе приказ: «Отбой», и уснул так быстро, будто бы не спал целую вечность. Ему снилось, что он провалился в бесконечную пропасть и, кружась долго-долго, падал. Затем перед глазами возникла красная, залитая солнцем долина и змеи, множество змей, ползущих по ней. Вот Виктор увидел себя как бы со стороны: он сидит перед горкой из сверкающих на солнце камней и перебирает их руками, раздается крик ишака, взрывы, крики…
Виктор проснулся и сел.
– Фу ты, приснится такая чушь, – сказал он вслух и, перевернувшись на другой бок, снова погрузился в беспокойную дрему.
Утром от ночных кошмаров в памяти не сохранилось ничего, кроме смутного воспоминания о бездонной пропасти.
Солнце, уже по-зимнему низкое, заглянуло в окно палаты, его лучи перебежали от стены к стене и остановились на неподвижно сидящем на одинокой табуретке Викторе. На его коленях, устало опустив голову и теребя в руках сложенную вдвое салфетку, сидела Света. Ее недавно покрашенные волосы отливали под солнечными лучами ярким рубиновым цветом.
– О чем думаешь? – неожиданно спросил Виктор, прервав затянувшееся молчание.
– Так, ни о чем, – пожала плечами девушка и тяжело вздохнула.
– И все-таки, о чем ты думаешь? – притянув ее к себе, настойчиво переспросил Виктор.
– Через три дня тебя выпишут, ты уедешь к себе в деревню, там тебя ждет какая-нибудь Эллочка-людоедочка, и все, забудешь ты о Свете, – и она опять тяжело вздохнула.
– Ты ошибаешься, Светланка, – горячо воскликнул Виктор, – я не уеду без тебя, мы поедем вместе. Ты увидишь, как у нас там здорово: грибы, ягоды, речка рядом, тебе понравится.
– Ага, и клуб в десяти километрах, – подытожила Света, – кино по воскресеньям привозят. Ты думаешь, я для того из своей глуши уехала, чтобы потом в твою деревню махнуть?! – с неожиданной злостью воскликнула она. – О боже, ну почему же мне так не везет? Вот другие девки как девки: погуляли и замуж за богатых мужиков вышли; а я, дура, до двадцати лет себя берегла, думала, вот встречу какого-нибудь врача с квартирой-пропиской, и тогда… – она мечтательно закатила глаза. – А тут видишь, что получилось? Да я тебя не упрекаю, – глядя на заерзавшего под ней Виктора, добавила она, – сама хороша. Да и надоело в девственницах ходить: подруги в общаге каждый день ребят водят, только кровати скрипят за перегородками. А мне, думаешь, не хочется? Я что, не живая?
Виктор слушал, совершенно не понимая происходящее; глаза его округлились от такой неожиданной перемены, а она все говорила и говорила, останавливаясь, лишь чтобы разок-другой всхлипнуть.
Наконец, Светлане надоело изливать желчь по поводу своей беспросветной жизни, и она, упав на плечо Виктора, окончательно разрыдалась. Он гладил ее по голове и хотел утешить, но не находил слов для утешения. Чувства, боровшиеся в нем, были противоположны и до того бессвязны, что даже он сам не мог в них разобраться. Повернув к Виктору лицо, Светлана потянулась к его губам, но, передумав, внезапно соскочила с колен, упала на жесткий матрац и, расстегнув халатик, призывно подняла руки…
Позади больничная койка, беспомощность первых дней, горечь расставания.
Прощание со Светой было грустным и пустым; он не хотел думать о ней, но и не в силах был ее забыть. Она осталась в прошлом. Впереди ждало новое будущее. Новая и, как казалось, счастливая жизнь. Прошлое хотелось забыть: забыть войну, кровь, вытереть руки о зеленую траву и жить ради жизни. Но оно – прошлое – как он ни старался, никак не желало отставать. И хотя его не мучили по ночам кошмары, и он не просыпался в холодном поту, но воспоминания часто тревожили его наяву, оставляя на душе горечь. К тому же ему не давала покоя пустота, скорее даже не пустота, а зияющий провал, оставшийся в памяти на месте последнего боя. Иногда ему казалось, что он помнит, точнее, начинает вспоминать – и тут же все исчезало, не оставляя ни малейшей зацепки или картинки из того печального дня.
Скорый поезд нес Виктора к дому, за окном мелькали огни городов, станций, иногда с грохотом проносились поезда обратного направления. Все уже давно спали. Наконец и ему надоело созерцать темноту, и он не спеша влез на верхнюю полку. Ночь была длинной, на полке трясло и все время куда-то уносило. То ли от ожидания, то ли от непривычности обстановки, но он никак не мог уснуть, лишь под самое утро его, наконец, сморило…
В вертолете почему-то находился он один. Жара, казалось, прожигала насквозь. В поисках спасительной прохлады он двигался в направлении открытого иллюминатора. Внезапно вертолет тряхнуло, и Виктор начал падать. Он почувствовал, как летит головой вниз, и, инстинктивно пытаясь защититься, выставил вперед руку. Рука приняла удар на себя, но и голова все же ударилась о что-то твердое. Резкая, обжигающая боль прокатилась по всему телу, перед глазами рассыпались разноцветные искры, которые почему-то долго светились и никак не хотели гаснуть, – прямо как те камни, мелькнула невесть откуда взявшаяся, но отчетливая мысль.
Купе проснулось. Раздались голоса. Кто-то включил свет. Виктор почувствовал, что сидит на полу и держится одной рукой за голову, другая висит плетью; на столе остались темные волосы.
– Крепкая голова, – говорит кто-то, в тишине слышно приглушенное хихиканье. Виктор встает, раскачиваясь из стороны в сторону, красные круги плывут перед глазами.
– Вам плохо? – участливо осведомляется другой голос, по-видимому, принадлежащий женщине.
Виктор успокаивающе махнул рукой:
– Нет, все в норме.