Приключение великих уравнений
Шрифт:
С 23 июля по 2 августа было уложено в общей сложности около 1200 миль кабеля. Именно 2 августа кабель в очередной раз оборвался. Его начали поднимать с глубины полутора миль, но волнение моря было очень сильным, кабестан заклинило и он вышел из строя. Кабель вырвался из захватного приспособления и снова утонул. Провели драгирование дна, снова нашли лежащий на дне кабель, но не смогли поднять его, так как не было подходящих канатов и мощных якорей. Оставили буй и возвратились в Англию, приспустив флаги.
Акции компании начали падать. Тогда Филд (какая великолепная настойчивость!) организует еще одну компанию, "Англо-Американскую
Еще через год, 7 июля 1866 года, "Грит-Истерн" снова отправляется из Ирландии с двумя с половиной тысячами миль нового кабеля на борту. Кажется, все ошибки прошлого учтены. Через несколько дней достигнута злополучная точка, где утерян прошлый раз кабель. Новый кабель пока спокойно сматывается с кабестана. Когда появилась земля, это было уже несколько неожиданным - не могло все сойти так гладко. Но сошло. 27 июля в девять утра Сайрус Филд ступил на землю Америки. Рядом с ним матросы тянули последний участок кабеля уже по берегу.
И снова "Грит-Истерн" на глазах у изумленной публики выходит в океан.
Пароход идет к тому злополучному месту, где в прошлом году затонул кабель, матросы специальными захватами драгируют дно, находят кабель, сращивают его с куском, имеющимся на борту, направляют пароход к Ньюфаундленду и через несколько дней заканчивают на берегу прокладку второго кабеля!
По иронии судьбы именно этот второй кабель, уложенный рвущимся к реваншу Филдом, оказался гораздо более работоспособным. Первый кабель испортился через короткое время. А второй простоял, вернее пролежал на дне океана, на "телеграфном плато", исправно работая, несколько десятилетий.
Нужно сказать, что хотя кабель был исправен, работа телеграфа вызывала нарекания. Роясь в старых журналах, я нашел много зубоскальства по этому поводу. Фельетонисты писали, что пользоваться телеграфом ненадежно, потому что когда нужно, например, передать поздравление военному с новым чином, обязательно получалось: "с новым сыном", а когда нужно было передать, что кто-то обвенчался, получалось: "скончался".
В своих "Письмах с воздушного шара" Эдгар По переносит читателя из года 1848, когда "Письма" писались, в год 2848 - ровно на тысячу лет вперед. Отрывок из "Писем" настолько характерен, что трудно не напомнить, хотя его уже не раз использовали писатели-популяризаторы.
"Воздушный шар "Жаворонок", 1 апреля 2848 г.
Я изнываю на грязном воздушном шаре с компанией человек сто или двести... Мы делаем не более ста миль в час... Сегодня переговаривались со станцией плавучего телеграфа. Говорят... никто не верил в возможность проложить проволоку по морю. И теперь... что бы мы стали делать без атлантического телеграфа!"
Прокладка трансатлантического кабеля, таким образом, откладывалась Эдгаром По от времени, когда он жил, чуть не на тысячу лет, да и то была в числе больших достижений для 2848 года.
Александр Ивич и Владимир Орлов приводят в своих книгах этот отрывок для иллюстрации величины скачка, сделанного техникой в следующие за написанием "Писем" десятки лет. Можно, однако, посмотреть на строки Эдгара По с другой стороны - со стороны чрезвычайно быстрого роста интеллекта и возможностей человека в результате именно электротехнических открытий. В качестве анекдотического случая, прекрасно тем не менее иллюстрирующего состояние обывательского интеллекта того времени, можно привести случай с членом Российской академии наук Иосифом Христиановичем Гамелем, который Министерством народного просвещения направлялся в 1853 году, говоря современным языком, "на стажировку" в Америку для ознакомления с состоянием науки в той стране, и в особенности с "системой телеграфических сообщений посредством гальванического тока на суше и через моря и реки".
Представление на Гамеля было передано для утверждения царю Николаю I. Тот начертал:
"Согласен: но обязать его секретным предписанием отнюдь не сметь в Америке употреблять в пищу человеческое мясо, в чем взять с него расписку и мне представить".
На что Гамелю пришлось представить царю следующий документ:
"Я, нижеподписавшийся, во исполнение объявленного мне в секретном предписании Господина Товарища Министра Народного просвещения от сего числа Высочайшего Государя Императора повеления дал сию собственноручную подписку в том, что во время предстоящего путешествия моего в Америке я никогда не посмею употреблять в пищу человеческое мясо.
Академик, действительный Статский Советник
Иосиф Гамель
С.-Петербург. 24 апреля 1853 года".
Немецкая карикатура 1877 г. к первым известиям об успехах телефона Белла.
Так что в известном смысле и неосведомленность Эдгара По и дремучее невежество государя были явлениями одного порядка, проистекавшими в большой мере и из невообразимых трудностей сообщения. Именно развитие телеграфа, телефона, потом радио и телевидения привело к грандиозному информационному скачку человечества, полностью изменило его жизнь как с материальной, так и, в конечном счете, с духовной стороны.
Здесь, в этих рассуждениях, следует, правда, соблюдать известную осторожность, а то можно свести исторический процесс лишь к техническим революциям, как это сделал, например, самоновейший канадско-американский философ-электронщик Маршал Мак-Люэн, создавший своеобразный "фарадеизм" в противовес всем прочим философиям, а в особенности - марксизму-ленинизму.
Но в то же время нельзя не признать, что именно с открытий Франклина, Вольта, Эрстеда, Фарадея, Шиллинга, Морзе начинается новый, качественно иной период развития человечества. Мир, опутанный электрическими проводами, где сообщение с далекими континентами занимает секунды, где наиболее тяжелые работы совершают электрические рабы человека, не может не отличаться от мира, где действует пар, где ямщики понукают уставших лошадей, где государь-император Всероссийский в 1853 году полагает, что в Америке в это время употребляют в пищу человеческое мясо.
Недаром Маркс называл электрическую искру "величайшим революционером".
Мы можем разговаривать сейчас с абонентом из Владивостока или Ленинграда так, как если бы он находился в соседней московской квартире. Недавно через космос передавали цветные передачи из Парижа и Владивостока. Все мы с поразительной четкостью видели фантастический прыжок Биймона на 8,90 в тот же самый момент, когда его видели зрители в Мехико-сити, и причем видели, наверное, лучше, чем гости девятнадцатых Олимпийских игр в Мехико, поскольку спортсмен снимался с близкого расстояния, не достижимого для сидящих на трибунах зрителей.