Приключения 1974
Шрифт:
— Будь здоров, — говорит он себе тихонько и прикладывает к губам платок. Потом чихает снова и еще раз желает ласково: — Будь здоров, дружок...
Он не суеверен. Просто он уважает хороших людей.
Он закрывает бомболюки, выключает освещение сетки прицела и берется за рукоятки пулемета. Маловероятно, чтобы какой-нибудь немец сунулся в эту кашу, но все может быть. И штурман настороженно следит за небом.
...Пилот бросает машину вправо. Он знает, где взорвется очередной снаряд. Знает так, будто немецкий наводчик только что шепнул
Но пилот уже ушел от них. Влево! Вправо! Влево! Вниз!
— Командир, продержитесь еще минуту. Это немного.
Немного! Да это целая вечность, штурман, это...
— Ух ты-ы!.. — крик стрелка. — Вниз... внизу... Оля-ля-ля!
Но пилот со штурманом уже и сами увидели. Внизу — море огня. Оно как-то лениво, словно в раздумье, приподнялось над землей и потом плеснуло в стороны с такой стремительностью, что залило всю землю до горизонта.
Прожекторные столбы, до этого метавшиеся по небу, на мгновение застывают, словно парализованные. Потом начинают качаться с еще большей яростью и настойчивостью. Во что же это угодил штурман, что разъярил такую стихию? Неужели в бензохранилище? Или в склад боеприпасов?
Пилот работает педалями и штурвалом, как ломовая лошадь. Нет, он не позволит угробить такой экипаж!
— Штурман...
Но он задыхается от одного слова. Он налегает на педали и штурвал с такой силой, что трещат кости. И снова ускользает от луча.
— Стрелок!
— Командир?
— Что...
Ему нужно знать, какая обстановка сзади. Но он не успевает спросить. Он падает на штурвал. Даже сквозь закрытые веки свет режет глаза так, что кажется, проникает до самой последней клеточки мозга.
— О-ох! — доносится чей-то стон.
Пилот сваливает машину влево и полностью отдает штурвал от себя.
— Командир!
Они выпадают в темноту.
— Вот это...
Еще один луч. Огненные вспышки и — трах-трах-тах-тах — барабанная дробь по обшивке машины.
— Вправо, командир!
Он ничего не видит, но изо всех сил давит на педаль и выворачивает штурвал. Они снова вываливаются из слепящего молока в темноту.
— Влево!
Пилот бросает машину влево. Вернее, их отбрасывает. Справа, почти под крылом, взрывается снаряд.
— Ну и свистопляска! — ворчит Назаров. — Еще десять секунд продержитесь, командир.
Ду-ду-ду... — это работает пулемет стрелка.,
— На, гад, на, на, на!..
Удар справа.
— Стрелок, что...
Удар слева.
Они в огненном кольце. В кольце из огня и металла.
— Штурман, как...
Удар. Совсем рядом.
— Командир, можете терять еще тысячу мет...
Удар. Машина прыгает вверх, словно скаковая лошадь.
— ...выходим...
Удар.
— ...заграждения!
Удар. Еще один. И еще. Самолет бросает то вниз, то вверх, то в стороны. Пилот с трудом удерживает его, чтобы не сорваться в штопор.
Грохот.
— Сво-о-олочи!.. —
Штурмана болтает в кабине, бьет о борта, но его руки прочно держат пулемет, а глаза ощупывают каждую пядь неба. Он уже понял, что означает стук пулеметов стрелка. Скоро штурман увидит...
Вот он!
Слева появляется черный силуэт самолета. Хобот штурманского пулемета мгновенно поворачивается в его сторону. Взгляд штурмана проходит сквозь прицел и впивается в борт чужой машины. В этом взгляде — приговор.
Пулемет с ревом выбрасывает длинный белый гарпун, и самолет исчезает. Он будто под лед проваливается.
— Командир, как у вас дела? — спрашивает штурман.
— Ни... чего...
— Стрелок, вы держитесь?
— Держусь!
Они держатся...
Штурман ведет стволом пулемета вправо и бьет по черному пятну. Он не знает, самолет это, аэростат заграждения или еще что. Что бы там ни было, он обязан это расстрелять.
Сзади тоже почти без перерыва стучит пулемет — стрельба гулом отдается по всему корпусу машины.
Нет, их не так просто отправить на тот свет! Он, штурман, не раскаивается, что пошел в этот полет. На людей, с которыми он работает, можно положиться. Они не дадут себя угробить за здорово живешь, они будут защищаться до конца.
...Пилот бросает машину из стороны в сторону. Он вырывается из огненного кольца, оно опять сжимается, снова отступает и наступает.
Р-р-ры-ых!.. Р-р... — ревет пулемет штурмана.
Впереди проскальзывает тень.
Р-ры-ых!
— Штурман...
— Командир?
— Что там...
Р-ры-ых!..
Удар!
Кажется, последний. Пилот чувствует, что они уже вырвались. Отстают разрывы, отстают прожекторные лучи.
— Ничего, командир, — тяжело дыша, говорит штурман. — Прорвемся...
Р-рых!
Ду-ду-ду-ду-ду... — выстукивает сзади пулемет стрелка.
И вдруг над головой пилота раздается хлопок. Слабый, почти неслышный хлопок, как из детского пугача. Добруш выпускает из рук штурвал и хватается за глаза. Потом медленно сваливается вперед, на привязные ремни...
Штурман чихает еще раз — от наступившей темноты.
— Будь здоров, дружок... теперь уже немного осталось, — говорит он себе.
Ну вот и вырвались. Где-то сзади мечутся по небу прожекторные лучи и рвутся снаряды, но это уже не страшно...
И в этот момент над головой раздается взрыв, освещая все в кабине так, что становятся видны даже царапины на бомбоприцеле. Штурман прижимается к бронеспинке, потом стремительно оборачивается.
Кажется, обошлось...
— Безобразие, — ворчит штурман и осекается. Машина начинает как-то странно, медленно, рывками заваливаться на крыло, переходя в пике. Что это означает? Штурман не успевает додумать, как справа появляется силуэт самолета, отчетливо видимый на лунном небе. Штурман стремительно разворачивает пулемет.