Приключения 1974
Шрифт:
Стрелок щелкает выключателем и берется за ключ.
«МОСКВА, КРЕМЛЬ, ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ. ДОКЛАДЫВАЕТ ЭКИПАЖ КОРАБЛЯ НОМЕР 33. ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО. БОМБЫ СБРОШЕНЫ НА КЕНИГСБЕРГ».
Дрожащими руками он выключает рацию и вытирает пот. Затем оглядывается с недоумением и растерянностью. Что-то изменилось. Случилось что-то такое, чего он не ожидал.
Он замирает.
Самолет больше не падает. Неуверенно рыская из стороны в сторону, он тем не менее все больше выравнивается
— Командир! Штурман! — кричит стрелок.
Никакого ответа.
— Товарищи капитаны!
Отзовитесь! Молчание.
И тогда стрелку становится страшно. Он израсходовал почти весь боекомплект! А слева, на юге, вполнеба поднялась ослепительно яркая громадная луна. Она серебрит фюзеляж и плоскости самолета. Она превращает его в видимую всему миру мишень. Беззащитную мишень, только что прокричавшую на весь мир своей радиограммой, что она здесь, рядом с Кенигсбергом, что ее необходимо сбить.
«Я расстрелял боекомплект. Мне нечем больше воевать. Я угробил экипаж», — с ужасом думает стрелок.
Он стонет от злости и бессилия.
— Командир! Штурман!.. Да отзовитесь же вы! Командир!!!
По щекам стрелка ползут слезы.
Пилот медленно облизывает губы. Потом выпускает штурвал из левой руки и трогает голову. Шлемофон изорван осколками стекла и железа. Пальцы натыкаются на большой кусок стекла. Пилот рывком выдергивает его. В мозгу вспыхивает шаровая молния. Несколько минут пилот сидит неподвижно, приходя в себя. Он чувствует, как под шлемофоном растекается кровь. Он переносит руку на лоб. И здесь осколки. Десятки мелких стеклышек, застрявших в коже и черепе.
Дотрагивается до век. И сразу отдергивает руку.
Глаза...
Он знал это, но боялся поверить. Он сжимает зубы и опускает руку на штурвал.
— Штурман... — говорит он, — штурман, вы не ранены?
— Нет. Командир, что с вами?
— Стрелок... вы... живы?
Он задыхается, но не дает боли усыпить себя снова.
— Стрелок!
Никакого ответа. А может, пилот не услышал. Потому что в голове у него работает паровой молот: бух-бух-бух...
— Командир, что с вами? — настойчиво спрашивает штурман. — Почему вы не отвечаете? Командир!.. Вы попали в прожекторный луч?
— Послушайте, штурман... — медленно выговаривает пилот разбитыми губами. — Это не луч. Они вышибли мне глаза... Я... больше ничего не могу. Приготовьтесь...
Он совершенно спокоен. Он знает, что нужно делать. Он отдает четкие, разумные распоряжения. Единственные возможные в их положении. И он успеет сделать все необходимое до того, как тело откажется ему повиноваться.
— Нет! — с яростью кричит штурман. — Нет! Командир... нас не так просто угробить! Чуть накрените машину влево и дайте левой ноги... чуть-чуть... Так! Командир, держитесь! Мы выберемся.
Чернота
— Штурман... — шепчет пилот, — штурман... попробуйте связаться со стрелком...
Он слышит голос штурмана как сквозь вату.
— Стрелок! Сержант Кузнецов!
Отвечает тот или нет? Нужно во что бы то ни стало связаться со стрелком. Обязательно. Сказать ему что-то важное... что-то такое, без чего он не может... не может...
Ах да. Вспомнил.
— Штурман, прикажите стрелку прыгать. И прыгайте сами. Вы слышите?
— Нет! — кричит штурман. — Командир, выравнивайте потихоньку машину!.. Так, хорошо! Достаточно! Командир, мы идем домой! Вы слышите? Мы взяли курс домой! Все будет хорошо! Держитесь, командир!..
Этот неприятный, назойливый, раздражающий голос! Зачем? Он все рассчитал правильно. Тело уже не слушается его. Он не чувствует рук, не знает, чем они заняты. Он рассчитал... да, правильно, он должен был сделать единственное, что еще мог, — спасти экипаж. Все остальное он сделал. Так зачем, же этот голос?
— Командир, мы ушли от Кенигсберга! — бубнит у него над ухом, не давая отдохнуть, не давая уйти от боли. — Вы слышите? Мы идем домой! Командир, продержитесь немного. Продержитесь до Белоруссии, вы слышите? Там мы что-нибудь придумаем...
«Белоруссии... Белоруссии... Белоруссии...»
Хоть бы все это быстрее кончилось!
«Белоруссии...»
Что это такое? Что-то очень знакомое, но пилот не может вспомнить что.
«Беларусь...»
— Продержитесь, командир! Слышите? Нам нужно обязательно продержаться!.. Слышите, командир?
— Да... слышу. Штурман... в каком положении машина?
— Все в порядке, командир! Держитесь! — голос штурмана становится отчетливее. — У вас в кабине справа аптечка. Вы слышите? Справа на борту аптечка! Выпустите штурвал из правой руки и перевяжитесь! Возьмите бинт и перевяжитесь! Пе-ре-вя-жи-тесь!
«Да, да. Надо перевязаться. Обязательно».
Пилот выпускает штурвал из правой руки и тянется к борту, нащупывает бинт. Потом зубами разрывает его.
В кабине воет воздушный поток. Это сквозь пробоину. Он леденит пилота. И он же заставляет его держаться.
Пилот ощупью, осторожно вытаскивает несколько осколков, застрявших в коже щек. Потом берет конец бинта в зубы и правой рукой начинает перевязывать голову. Пальцы слиплись от крови, кровь на куртке, весь бинт пропитан ею, как губка. Голова раскалывается. Но пилот знает, что он должен долететь до Белоруссии
— Штурман, осмотрите машину...
— Машина как будто в порядке, командир, — сообщает штурман. — Пробоин, наверно, много, но жизненные центры не затронуты. Моторы работают хорошо, течи масла не заметно.