Приключения 1979

Федоровский Евгений Петрович

...Разводя огонь в загнетке, Дарья Федоровна услышала легкий стук в шибку. И через минуту попала в объятия Ивана Чайки.

Наскоро перекусив, разведчики и Петр Грищенко двинулись в обратный путь. Полуголодные, с обмороженными руками — морозы в тот год ударили рано, — пробирались они к линии фронта. У Ивана и Петра вскрылись и нестерпимо болели раны, но они упрямо шли вперед. Из рассказов Грищенко было ясно, что Гольдин — предатель. Доставить эти сведения командованию, изобличить и обезвредить шпиона — в этом Чайка и Красножегов усматривали свой высший долг.

Несчастье произошло в прифронтовом лесочке возле безымянного хутора. Глухой морозной ночью разведчики напоролись на боевое охранение гитлеровцев. Завязался

бой. К немцам вскоре подоспело подкрепление. Тогда Алексей Красножегов приказал Чайке и Грищенко пробираться к своим, а сам остался прикрывать их отход. Почти час не смолкал его автомат. Уже будучи дважды раненным, Алексей, собрав последние силы и вырвав зубами чеку, подорвал себя вместе с навалившимися на него гитлеровцами. Это было в ночь на тридцатое ноября 1941 года...

Утром 1 декабря интендант 3-го ранга Гольдин был арестован. На допросе, который вел старший лейтенант госбезопасности Казанов, он категорически отрицал свое пребывание в плену и связь с немецкой разведкой.

Казанов слушал истерические бредни предателя, и его не покидала мысль, что, собственно, Красножегов и Чайка пошли за фронт главным образом не для того, чтобы изобличить Гольдина — рано или поздно шпион попался бы. Чекисты рисковали жизнью, чтобы сохранить доброе имя человека, в виновности которого они сомневались. И вот эта мразь изворачивается, врет, пытается уйти от заслуженной кары, а Алеши больше нет.

Когда Казанов ознакомил Гольдина с показаниями Петра Грищенко, тот заявил, что это очередная «чекистская фальшивка». Причем Гольдин в это искренне верил. Там, в урочище Шумейково, сидя в кустах, он видел, как рядом с Грищенко разорвалась мина и он упал на землю, исполосованный осколками. Когда же в кабинет Казанова внесли на носилках Петра, под Гольдиным покачнулся пол.

После очной ставки предатель заявил, что скрывал свое пребывание в плену, потому что был завербован немецко-фашистской разведкой, и ему, как ее агенту, под страхом смерти запрещено давать правдивые показания советскому командованию.

Гольдин рассказал, что 20 сентября в бою у урочища Шумейково он участия не принимал из-за того, что плохо видит. После сдачи в плен его доставили в Конотоп в немецкую разведку. Допрашивал Гольдина хорошо владевший русским языком обер-лейтенант. На все поставленные вопросы — о месте нахождения в последние дни командования фронта, армий, входящих в него, состоянии остатков войск фронта, наличии в них боевой техники, о старших офицерах, с которыми он оказался в плену, — дал правдивые ответы. Затем после четырехчасового отдыха его привели к немецкому майору Фурману, руководителю абвергруппы-107 при армии Гудериана. Герр майор одобрил поведение Гольдина в плену и сказал, что все показания соответствуют действительности и это дает основание немецкому командованию считать, что он, Гольдин, сделал первый шаг к своей будущей карьере при «новом строе в России» и что теперь ему надо продолжать «эти шаги» — оказывать помощь немцам. Если он с этим согласен, то его немедленно отпустят из плена и он будет добровольно работать на «великую» Германию по ту сторону фронта.

Гольдин от такого предложения якобы отказался, но Фурман разъяснил ему неразумность и нелогичность его поведения; сдача Гольдина в плен свидетельствует о непрочности его «социалистических» убеждений, о желании любой ценой спасти свою жизнь, а для этого у него есть только один путь — стать агентом абвера и работать на Германию. Иначе Фурман должен будет передать его в гестапо, где Гольдина немедленно расстреляют как еврея. Зачем же было сдаваться в плен? Фурман также польстил интенданту 3-го ранга, сказав, что он имеет высшее техническое образование, гибкий ум, не является членом партии, хорошо знает немецкий язык, а таким лицам неплохо живется в Германии, не говоря уж об оккупированной России и Украине,

примером чему может служить он сам, Фурман, выходец из Одессы.

Всесторонне взвесив предложение Фурмана сотрудничать с абвером, Гольдин согласился, и ему немедленно был предоставлен хороший обед и суточный отдых. Затем его вновь привели к Фурману, который поинтересовался: «Не раздумал ли господин Гольдин быть немецким агентом?» Тот ответил отрицательно, и майор предложил подписать обязательство о сотрудничестве с абвером и после того дал Гольдину задание: перейти линию фронта, определиться на свою старую должность в штабе фронта, учтиво держать себя со всеми старшими, особенно с заместителями командующего фронтом, с которыми по роду службы Гольдин имел и должен иметь контакты, чтобы повседневно быть в курсе всех больших и малых дел командования. Все документы, поступающие из Генерального штаба Наркомата обороны и Ставки, попадающие к нему, он должен был копировать или кратко записывать их содержание. Собранные данные передавать связнику от Фурмана два раза в месяц, каждого 14 и 24 числа, между 10—12 часами дня. Встречи будут происходить у билетных касс железнодорожных вокзалов тех городов, где располагается штаб фронта. На встречу со связником Гольдин должен выходить, имея при себе книгу Л. Толстого «Война и мир», причем держать ее в таком положении, чтобы находящиеся вблизи него люди могли прочесть название. Человек Фурмана обратится к нему со словами: «По-моему, мы встречались на Подоле, в Киеве». Ответ: «Да, я там родился и жил».

Еще сутки ушли на отработку деталей. И когда Фурман убедился, что новоиспеченный агент все хорошо усвоил, Гольдина на легковой автомашине подвезли в лес, что возле села Степановка. По имеющимся у Фурмана сведениям, здесь скрывалась группа советских командиров, выходящих из окружения. Ее решено было не трогать, чтобы обеспечить надежную крышу абверовскому агенту.

Гольдин категорически утверждал, что, возвратившись из плена и получив снова должность в штабе фронта, он ничего не делал для немецкой разведки. Лишь однажды выходил в Воронеже на вокзал для встречи со связником от Фурмана, которому собирался объявить, что работать на Германию не будет. Но на вокзале к нему никто не подошел.

В ходе следствия Гольдин был полностью изобличен в неправдоподобности своих показаний и признался, что после возвращения из плена свои отношения с абвером он решил строить в зависимости от обстановки на фронте: если она будет складываться в пользу немцев, то работать на них, а если наоборот — то нет. Данными же, представлявшими большой интерес для немецкой разведки, он располагал ежедневно.

Предатель был предан суду военного трибунала по всей строгости советских законов.

Иван Чайка в госпитале долго не залеживался. Очередной его рейд в глубокий вражеский тыл помог контрразведчикам Особого отдела Юго-Западного фронта раскрыть гнусную провокацию абвера, острие которой было направлено против видного советского военачальника.

...10 декабря на фронтовом сборном пункте в селе Пески Воронежской области к младшему лейтенанту госбезопасности Пивоварову обратился сержант Воропаев, оказавшийся в окружении со своей танковой частью при отступлении из Харькова, и сообщил, что хочет сделать заявление большой государственной важности. То, о чем рассказал танкист, действительно выходило за рамки нашей повседневной работы.

В начале войны Воропаев добровольцем ушел на фронт, воевал храбро, отличился в боях за Харьков. Двое его сослуживцев, которых мы разыскали в одной из частей оборонявшейся здесь армии, подтвердили, что, когда кончились горючее и боеприпасы, сержант подорвал свой танк и вместе с ними выходил из окружения. Но по дороге простудился и заболел воспалением легких. В тяжелом состоянии его пришлось оставить в селе Шаповаловка у колхозницы Анны Карповны Франько.