Приключения 1985
Шрифт:
— Иссуши меня, господи, до макова зернышка, если… — начал Иван и остановился. Принялся расстегивать ворот рубахи. — Давай вот что: крестами поменяемся. Тогда уже неотменно друг другу пособим: ты мне к Золотой Бабе пробраться, а я тебе зазнобу твою добыть.
Алпа просветлел лицом и тоже вытянул из-за пазухи крест. Стащил заношенный гайтан через голову.
— Если ты так… Если… — и задохнулся от переполнявших его чувств.
— Не бойсь, все любо-мило будет, — бормотал Иван, надевая крест вогула. — Еще заживете в нашей деревне — подмогнем избу сложить, чай, не чужие.
Евдя
Когда же на дальнем краю травянистой поляны, окружавшей пауль, показался всадник, вогул порывисто вскочил и, приложив ладонь к глазам, стал вглядываться в гостя. Сокрушенно покачал головой и опустил руку.
К землянке подъехал коренастый мужик в выгоревшей красной рубахе и измятой шляпе-грешневике. В смоляной бороде его поблескивали серебряные нити. Черные глаза смотрели насмешливо и недоверчиво.
— Здоров, хозяин!
— И ты здравствуй, гостенек богоданный! — явно подлаживаясь к раскольничьей манере, ответил Евдя.
И подхватил под локоть бородача, слезавшего с лошади.
— Привет тебе от крестового, — каким-то заговорщическим тоном сказал чернявый.
Вогул с тревогой воззрился на него.
— Был у тебя Ванька?
Евдя, не дрогнув ни одним мускулом, продолжал молча смотреть на гостя.
— Антипа меня послал — сродником ему прихожусь. Сам-то в гошпитали заводской лежит. Велел Ивашку возвернуть: все, мол, отменили приписку…
Евдя сокрушенно хлопнул себя по бедрам и покачал головой. Кивнул бородачу в сторону землянки: заходи.
Когда уселись на расстеленной шкуре, вогул сбивчиво заговорил:
— Грех… грех мой… отказал парню… Второй день маюсь, что отпустил. Он, видать, вверх по речке пошел… Разве что из наших кто ему воргу-то показал… Ой, не знаю, живой ли…
— Так, может, догоним? — нетерпеливо спросил чернявый.
Евдя, не говоря ни слова, поднялся, повернул мешок с серебряным блюдом «ликом» к стене. Превозмогая страх, пробормотал:
— Тайгой если идти… По речке-то далеко… Лошадь, однако, здесь придется оставить.
— Я и по-пешему привычный, — странно усмехнулся бородач. — По тайге-то верст тоже намерено…
Фогель сидел рядом с Анной на деревянном диване и задыхающимся голосом говорил:
— Анете, мое счастье в твоих руках. Если ты скажешь «да», я увезу тебя в Саксен, в самый красивый город в целый свет — в Дрезден.
Он опять путал падежи и примешивал в русские фразы немецкие слова. Оттого, что девушка упорно молчала, терзая пальцами конец красной ленты, выпущенной из косы, он еще больше волновался. Да и желание говорить попроще делало его речь более «немецкой», чем обычно. Он сознавал, что выглядит глуповато, но ничего не мог поделать с собой и оттого злился, краснел.
— О, ты не понимаешь, как это красив. Фонтаны… Ты слышал, что это?
Анна отрицательно покачала головой.
— Как тебе изъяснить?.. Это когда из много-много железных трубка бризгает вода. О-ошень красиво.
Но девушка оставалась холодна к прелестям Саксонии.
— Ты думаешь, почему Фогель сидит в этом глюпый холодный страна? Никто не знает музик, не знает политес. А Фогель сидит. Может быть, он тоже глюп? Думмкопф? — Он постучал себя костяшками пальцев по темени. — Не-ет, Фогель приехал заработать гельд. Деньги. Уже пятнадцать лет работал — кое-что есть, хе-хе-хе…
— Мишка-то тоже все деньгами прельщал, — вдруг вырвалось у Анны.
Но, сказав это, она сама испугалась и даже прикрыла рот ладошкой. Поспешно заговорила, явно стремясь загладить впечатление от своих слов:
— Да нешто я вам пара, нешто я в этих фонтанах чего уразумею? Не-ет, не по нашей сестре честь. Вам по барской-то стати другую надобно — чтоб язык ваш понимала, чтоб…
Немец слушал ее, мелко встряхивая головой в знак протеста. Глаза его смятенно шарили по залу. Наконец взгляд его упал на блюдо со сластями. Фогель с каким-то отчаянно-радостным выражением бросился к нему. Поднес Анне.
— Вот, вот… Скушай штрудель, милая. Или вот этот красивый пирожок…
Когда девушка начала без аппетита жевать, управитель заговорил с боязливо-упрашивающей интонацией, как бы взывая к ее милосердию:
— Ты думаешь, Фогель богач, Фогель гордый? Не-ет, Фогель был совсем бедный… — Немец даже всхлипнул и достал из кармана камзола платок. — Он был студент и не имел ничего… Тогда он любил одну девушку, но ее родители не позволили ему жениться. И Фогель поехал в Россию, чтобы…
Управитель замолчал, увлажнившимися глазами глядя куда-то в бесконечность, словно пытаясь различить далекую Саксонию.
На минуту он унесся воображением в холмистую зеленую долину Эльбы. Увидел щегольскую карету запряженную четверней, себя самого в окошке экипажа, сидящую рядом Анну, одетую в изящное платье, со столь любезным его сердцу белым капором на голове. Вот они подъехали к городским воротам Дрездена, покатили по мощеной улице мимо высоких зданий, украшенных лепниной.
И вдруг он встретился глазами с Нею — с той, чей портрет стоял у него на клавикорде. Но боже, как она постарела, поседела. Какая невысказанная боль была в ее взгляде, когда она узнала Фогеля, с какой завистью смотрела она на свежее личико Анны. А эта развалина рядом с ней — ее муженек, — да он казался просто насмешкой над человеком в сравнении с цветущим Фогелем…
И люди, шествовавшие по улице, проезжавшие во встречных экипажах, — все они узнавали Фогеля, снимали в знак приветствия шляпы, что-то говорили своим женам, указывая глазами на Анну…
Но голос юной раскольницы вернул его к действительности.
— Нет, не сходно мне с вами уехать, — тихо, но твердо говорила Анна. — Не брошу я суженого да родителей его в заводской неволе… Благодарим за честь великую, а только я слову своему верна…
Но Фогель словно бы не услышал последней фразы. Какая-то мысль осенила его, и он, не в силах совладать с охватившим его возбуждением, встал и несколько раз прошелся по залу. Остановившись у дальнего окна, произнес, не глядя на девушку: