Приключения 1989
Шрифт:
Сердце похолодело: «Обрезали ремень… Увели упряжку…» Он нащупал за пазухой рукоятку нагана, подобрался, спружинясь, и, не отдавая себе отчета, что, может, там, наверху, только и ждут, чтоб он появился, пробил плечом и головой снеговой лаз, выскочил и, распрямляясь, крутнулся, чтоб оглядеться и в любое мгновение пустить в ход оружие. Коли его не тронули спящим, то теперь он за здорово живешь не дастся.
Но вокруг расстилалась белая пустыня. Во все стороны — ни одной черной точки, ни пятнышка. Лишь возле его ночлега валялась перевернутая, полузанесенная снежком нарта. Лунки, в
И, выходит, не приснилось глухое, недовольное рычание вожака, бесцеремонно вытащенного из-под снеговой шубы. Сергей вроде бы разлепил на миг тяжеленные веки. Но гул ветра успокоил его. И он вновь провалился в сон, как в беспамятство.
Но как же они отыскали его в темноте, в снежной буре? Неужели были так близко, что заметили, в какой низинке он остановился? От этого стало не по себе. Воркунов поежился. Сел на пустую, бесполезную теперь нарту. Заворотив подол кухлянки, достал из кармана штанов сложенную по размеру самокрутки газету, кресало, трут. Закурил. Закашлялся от острой, продирающей до печонок махорки.
Да. Вот и курева у него — кот наплакал, только то, что в кармане. Юколу, сушеную рыбу для собак, тощий сидорок с сухарями и махоркой, котелок, кружку, топор, запасную одежду и торбаса, — всё унесли, проклятые. Его самого не тронули. Может, побоялись лезть в берлогу. Но ведь могли выманить, как выманивают зимой медведя с лежки.
А скорей всего не стали связываться. Ведь если красный отряд, ушедший на север, будет проходить назад, доищутся, куда и при каких обстоятельствах пропал уполномоченный, оставленный в стойбище. Так что на всякий случай и это соображение, видимо, бралось в расчет.
Сергей невесело усмехнулся: всё правильно. Не такой простак этот Иныл, которому должны все охотники побережья. Зачем душить, стрелять, резать до смерти, если имелся способ просто и бескровно вывести красного из игры?
Он поднял голову, с тоской оглядывая безжизненную снежную пустыню. Слева тянулась горная цепь. Там, вдали, на севере, куда ушел отряд, на полярных гранях взовьется красный флаг Республики. Задержать, не дать уйти белым, отнять у них награбленное. И донести наш красный флаг до полярных граней Республики — такал задача поставлена отряду.
Слева, в нескольких километрах, начиналось море. За крутым срезом берега лежал припай. А дальше чернела вода.
Впереди и позади лежала тундра. До стойбища пешего хода суток пять. А к бухте Моржовой, куда ушел караван, будет все десять-двенадцать. Подумать страшно. Разве под силу дойти туда одному, по зиме, без харчей, без запасной одежды?
Осознав, что всё кончено, что отворковался Воркун, Сергей бессильно опустил плечи, всё стало безразличным. Никто и ничто ему уже не поможет. Сгинет он в этих снегах.
Но мало ли отличных ребят потерял он на долгом и страшном пути от Волги до Тихого океана? А теперь, стало быть, пришел его черед. Ни могилы, ни красной звездочки на ней не будет. И залп прощальный
И не то обидно, что, видать, на роду написано умереть далеко от дома, на другом краю земли. А то, что загинет он, не выполнив своей задачи. И заморская шхуна беспрепятственно, за бесценок скупит шкуры котиков, самые дорогие в мире, в которых станут щеголять заморские красавицы.
А он не смог помешать такому торгу.
Душа его стенала, ныла.
Эх, если бы эти чертовы северные лайки не были такими безответными, как и их хозяева! Если бы могли подать голос, ощетиниться, не подпустить чужаков… Но северные псы были рождены для зимних тяжелых дорог, для работы с утра до ночи. И иного не ведали. Это их деревенские сородичи своей брехней, отпугивающей чужих, зарабатывают и кость и конуру при доме.
А их хозяева не лучше. Безответные, безропотные. Будут с голода пухнуть, голоса не возвысят. Ведь у них такой обычай: в голодную зиму старик отец просит старшего сына задавить его, чтоб едоком меньше стало, чтоб дети могли выжить. Как дико устроен мир…
Забитые, безропотные, не понимающие, как жестоко их эксплуатируют. Все поголовно должны какому-то Инылу. Тот, хитрец, скрывался в тундре от белых и от красных. Но связь имел надежную. Ведь когда на траверзе стойбища появилась шхуна, он узнал о её приходе, принял некий тайный сигнал, собрал караван под носом у ничего не подозревающего горе-уполномоченного, который, как павлин, распускал хвост, живописуя, какая прекрасная власть пришла в эти края. Он дул с охотниками чай, курил целыми днями, — в его яранге был словно клуб, мужчины пропадали у него с утра до ночи.
А Иныл в это время собрал караван, выбрав лучших собак для упряжек, взял необходимых ему охотников да и отбыл. Их считали счастливцами. Иныл каждому дал по полтуши оленя. Семьи будут сытыми. Да и самим перепадет от хозяина…
Но, увидев этих троих в своей яранге среди ежедневно собиравшихся, Сергей смекнул, что за его спиной что-то происходит.
Мало-помалу он вытянул из них про караван и предложил всем вместе кинуться вдогонку, чтобы отнять пушнину, которая по праву принадлежала им. Они её добыли. А она пошла в уплату долга. Но долг был лишь частично погашен. И, вернувшись, хозяин будет давать огневые припасы, продукты и товары уже под новый долг. И так год от года.
— Да кто это всё устроил? — горячился Воркунов. — Советская власть не признает старых долгов. Баста. Отъездились на нашей шее. А значит, и на вашей. Вы теперь совсем в другом государстве живете, по другим законам.
Но охотники вежливо посмеивались, кивали согласно головами, однако в погоню не собирались. И добровольно никто не привел собак для упряжки. Берешь силой — бери. Твое право, коли ты объявил себя властью. Охотники не сопротивлялись. Отдавали собачек, каких он только хотел. Но тем самым они подстраховывали себя. Приедет Иныл, а они чисты перед ним, они красного не снаряжали. Он сам отнял, что ему было нужно.