Приключения Альки Руднева
Шрифт:
«Артист» спел еще пару куплетов про какие-то сложные отношения с Марусей и закончил свою музыкальную исповедь строчкой о коварстве подруги: «А она гуляла!»
Потом «Артист» пошел по салону, собирая дань с невольных слушателей.
— Вот черт, перебил все! — злилась Лора.
Тут подошел еще один автобус, и Лора потащила Альку к нему со словами:
— Я буду говорить, а ты плачь!
Только водитель вышел из автобуса, Лора, подталкивая Альку перед собой, поднялась в машину и запричитала негромко и жалобно:
— Люди добрые, помогите. Сами мы не местные. Ехали из Владикавказа в Ростов к бабушке, да маму с поезда сняли, в больницу положили… А мы с братом на улице оказались.
Голос у Лоры задрожал, она будто с трудом выдавила:
— У нас даже на хлеб нету… Мама… в больнице… умирает…
При этих словах Алька, душа которого и без того была растревожена ночными воспоминаниями, заскулил, и слезы потекли из его глаз ручьями. Он пытался вытереть их рукавом свитера, но они лились без остановки. Все пассажиры, как один, потянулись за кошельками, потому что так искренне плакать не смог бы ни один самый выдающийся артист.
У Альки еще не просохли слезы, как Лора потащила его в следующий, только что прибывший автобус. Они «паслись» на автовокзале весь день, даже перекусить было некогда. «Артист» после них собирал крохи: предательница Маруся приносила гораздо меньше прибыли, чем горькие Алькины слезы.
Вечером, пересчитывая дневной доход, Лора восторженно восклицала:
— Ну, артист! В натуре! Он та-а-ак плакал! Чуть автобус не затопил!
Сумма, очевидно, была достаточно высокой, и Лора весь вечер добродушно смеялась. Дважды пересчитав деньги, она сунула Альке десятку:
— Держи на мороженое.
Вовчик тоже был доволен, сказав, что сегодня он поймал удачу за хвост. Причем тут портняжное дело, Алька понять не мог, как не мог понять до конца всего, что с ним самим приключилось. За день он так устал и за ужином опять так наелся, что едва доплелся до своего матраса. Хотел снять хотя бы свитер и брюки, но тетя Люба предупредила, пыхнув дымом:
— Не советую, замерзнешь на полу. Не топят же еще.
Алька свалился, как был, натянул на себя тонкое одеяло и, прежде чем провалиться в сон, услышал бурчание тети Любы:
— Лохотрон работает…
Ее слова донеслись словно откуда-то издалека, мальчик уже не мог вникнуть в их смысл, потому что мгновенно и крепко заснул.
Восстание раба
На исходе второй недели запахло скандалом. Лора, подсчитывая добычу, выговаривала:
— Дармоед! Совсем плакать перестал!
— У меня все слезы вытекли, — оправдывался Алька.
— Как хочешь, а выдавай слезу, за твое теперешнее нытье почти ничего не дают! Хоть луком глаза натирай!
Сначала Алька стыдливо опускал голову, а потом немного осмелел, считая упреки Лоры несправедливыми: ей одной и этого бы не дали, и она напрасно обзывает его дармоедом. Он с вызовом поднимал голову и молчал, что Лору еще больше злило. Теперь он уже точно знал, что участвует в мошенничестве, выжимая «сиротской» слезой деньги у доверчивых пассажиров. Временами стыд захлестывал его, и он опускал голову пониже, чтобы никто не заметил, как его лицо заливается краской. Лора сзади шпыняла мальчишку в спину, когда ей казалось, что он недостаточно жалобно плачет. Но Алька, действительно, выплакал уже все слезы и по маме, и по своей горькой судьбе, а притворяться он почти не умел, и его наигранный скулеж не вызывал жалости.
Спать Алька уходил рано, и однажды, закрыв глаза, но еще не уснув, услышал разговор «кожаной» парочки. Двери в обеих комнатах были открыты, да и говорили они достаточно громко.
— С таким «наваром» скоро на мель сядем, — нервничала Лора.
— Наперстки тоже почти ничего не дают, — признался Вовчик. — Все, кто хотел сыграть, уже сыграли.
— Еще немного, и сами лоханемся, — злилась Лора.
— Да, кажется, мы исчерпали здесь свою жилу, — констатировал Вовчик. — Пора дальше двигаться.
— Куда двигаться? Холодно уже, а здесь хоть крыша есть.
— Платить будем, такая крыша везде найдется, — парировал Вовчик.
— Что, опять в Краснодар?
— Нет, пожалуй, попытаем счастья в Ростове. Там у меня кореш есть, переночевать пустит, а потом устроимся. Город большой, что-нибудь найдем, да и кореш подскажет.
— Когда поедем?
— Да хоть завтра. Чего тянуть?
— А с этим что делать, ну, с «довеском»?
— Так он же твой «племянник», — засмеялся Вовчик, — сама и думай.
— На этого «племянника» уже никто не клюет, — проворчала Лора. — Он совсем плакать разучился. Зачем он нужен? Бросим его здесь.
При этих словах сердце у Альки екнуло: его хотят выбросить, как ненужный балласт. Две недели он «работал» на них, подвергаясь унизительной необходимости попрошайничать, а теперь, когда дела пошли хуже, стал не нужен, как, впрочем, и всем остальным. До сих пор он считал, что «кожаная» парочка неплохо к нему относится: пригрели, кормили, приодели… Вот только ни разу не спросили, как его зовут. Обращались к нему просто: пацан. Алька никогда не придавал этому значения и вдруг понял: да потому и не спрашивали, что им все равно, кто он такой, почему оказался на улице и как будет жить дальше. Вещь, которой попользовались и могут выбросить за ненадобностью. Алька понимал, что живет не так, как нужно, но перспектива оказаться снова на улице без денег пугала его.
— Умолкни, Лора, дай подумать, — сказал Вовчик. — Наверное, возьмем его с собой.
— За-а-чем?
— Ну, первое время попромышляете на вокзалах с прежним репертуаром, а потом… Потом у моего кореша науки пройдет — он отличный карманник.
— Да разве этот сопляк такое дело быстро освоит?
— Ты, Лора, всегда хочешь много и сразу. Так не бывает, а если и бывает, то не всегда.
— Ладно тебе каламбурить! Я серьезно говорю.
— И я серьезно, — в голосе Вовчика зазвучали металлические нотки. — Пора пацану профессию приобретать. По карманам лазить, может, сразу и не сумеет, а в форточку пролезет. Запросто!