Приключения Арсена Люпена
Шрифт:
Он на это вовсе не обижался, предпочитая скромно держаться в тени, в стороне – счастливый и свободный. Впрочем, он не терял времени даром. Прежде всего совершил несколько тайных вылазок в кабинет Людовика, чтобы засвидетельствовать свое почтение сейфу, но тот, увы, так и остался непроницаемым. Это была огромная, мрачная с виду глыба из чугуна и стали, против которой были бессильны и напильник, и сверло, и фомка.
Но Арсен Люпен не стал упорствовать.
– Там, где нельзя взять силой, берут смекалкой, – сказал он себе. – Главное, приглядеться и навострить уши.
Поэтому он принял надлежащие меры и
Отныне он проводил все время, распластавшись на полу своего кабинета. И впрямь, он часто наблюдал, как супруги Эмбер о чем-то совещались перед сейфом, проверяли учетные книги и перебирали бумаги. Когда они по очереди поворачивали четыре ручки, набирая шифр, он силился услышать, сколько раз они щелкали в пазах. Он следил за движениями Эмберов, подслушивал их разговоры. А что они делали с ключом? Куда его прятали?
Как-то он в спешке спустился вниз, заметив, что они выходят из кабинета, не закрыв сейф. Он решительно вошел туда, но они тут же вернулись.
– Ой, простите, – сказал он, – я ошибся дверью.
Но Жервеза кинулась за ним, затаскивая его назад в комнату:
– Входите же, месье Люпен, входите. Разве вы здесь не у себя? Вот вы нам сейчас дадите совет. Какие ценные бумаги лучше продать – внешние или государственные?
– А как же запрет? – спросил Люпен, крайне удивившись.
– А… так запрет касается не всего.
Она приоткрыла дверцу. На полках лежали связки ценных бумаг, перехваченные бечевками. Она взяла одну из них. Но муж запротестовал:
– Нет, нет, Жервеза, это безумие – продавать внешние бумаги. Они будут расти в цене… А внутренние сейчас, наоборот, на пике. А как, дорогой друг, считаете вы?
Дорогой друг не имел на этот счет ни малейшего представления, однако посоветовал пожертвовать государственными займами. Тогда она взяла другую пачку и вытащила оттуда наугад одну трехпроцентную облигацию в 1374 франка. Людовик положил ее в карман. Днем, сопровождаемый секретарем, он продал ее биржевому маклеру и получил сорок шесть тысяч франков.
Что бы ни говорила Жервеза, но в особняке Эмберов Люпен не чувствовал себя как дома. Напротив, он не переставал удивляться. Много раз ему случалось убеждаться, что слуги не знают его имени. Они называли его просто «месье». А Людовик всегда говорил им так: «Предупредите месье… Месье уже пришел?» Почему такое загадочное обращение?
И хотя при первой встрече Эмберы восторженно отнеслись к своему благодетелю, теперь они почти с ним не разговаривали и, выражая должную учтивость, совсем не общались. Создавалось впечатление, что они воспринимают его как некоего чудака, который терпеть не может, когда ему докучают, и поэтому с уважением относились к его замкнутости, словно подобное отношение было продиктовано им самим, было его собственной прихотью. Как-то раз, проходя по вестибюлю, он услышал, как Жервеза говорила двум визитерам:
– Он такой дикарь!
«Пусть так, – подумал он, – да, я дикарь». И, не пытаясь вникнуть в странное поведение этих людей, он продолжал приводить в исполнение свой план. Он взял себе за правило не полагаться ни на волю случая, ни на забывчивость Жервезы, которая всегда держала при себе ключ от сейфа и к тому же никогда не уносила ключ, пока не переставит шифр в замке. Значит, нужно было действовать, исходя из этого.
Но развитие событий ускорили обстоятельства: некоторые газеты развернули яростную кампанию против Эмберов. Их обвиняли в мошенничестве. Арсен Люпен присутствовал при развитии драмы, наблюдал волнение супругов и понял, что промедление грозит ему полным провалом.
Пять вечеров подряд он не отправлялся домой в шесть часов, как было заведено, а запирался в своей комнате. Все считали, что он уже ушел. А он, лежа на полу, вел наблюдение за кабинетом Людовика.
Пять вечеров кряду, так и не дождавшись благоприятного момента, он уходил среди ночи через небольшую дверь, ведущую со двора на улицу. У него был от нее свой ключ.
Но на шестой день он узнал, что в ответ на бесчестные происки врагов Эмберы сами предложили открыть сейф и составить опись содержимого.
«Это случится сегодня вечером», – подумал Люпен.
И впрямь, после ужина Людовик расположился у себя в кабинете. Жервеза присоединилась к нему. И они принялись разбирать бумаги, лежавшие в сейфе.
Прошел час, потом другой. Он слышал, как слуги ложились спать. Теперь на втором этаже никого не было. Полночь. Эмберы продолжали работать.
– Вперед, – прошептал Люпен.
Он открыл окно. Оно выходило во двор, абсолютно темный в эту безлунную и беззвездную ночь. Он достал из шкафа веревку с узлами, привязал к балконным перилам, перешагнул через них и начал осторожно спускаться, держась за водосточную трубу, прямо к окну кабинета, находившемуся под балконом. Плотные шторы на подкладке скрывали происходившее в комнате. Оказавшись на балконе ниже этажом, он на мгновенье замер возле окна, прислушиваясь и всматриваясь в темноту.
Тишина его успокоила, и он слегка надавил на створки окна. Если никто их не трогал, они должны легко поддаться, поскольку днем он повернул шпингалет, вынув его из паза.
Створки поддались. Тогда он стал бесшумно раскрывать их пошире и остановился, как только в проем вошла его голова. В щель сквозь неплотно задвинутые шторы пробивалась полоска света: он увидел Жервезу и Людовика, сидящих бок о бок возле сейфа.
Они полностью ушли в работу и только изредка тихо перекидывались отдельными словами. Арсен прикинул разделявшее их расстояние и точно рассчитал движения, намереваясь по очереди лишить их возможности двигаться, но не оставить времени позвать на помощь. Он уже собрался прыгнуть, как Жервеза сказала:
– Как-то вдруг стало холодно! Пойду-ка я спать. А ты?
– Я бы хотел закончить.
– Закончить! Да тут работы на всю ночь.
– Да нет же, не больше часа.
Она ушла. Прошло двадцать минут, полчаса. Арсен чуть шире растворил окно. Шторы заколыхались. Он толкнул раму сильнее. Людовик обернулся и, увидев, что шторы надулись от ветра, встал, собираясь закрыть окно…
Не последовало ни крика, ни намека на борьбу. Несколькими точными движениями, но, стараясь не причинить боли, Арсен оглушил его, замотал ему голову шторой и связал так быстро, что Людовик даже не разглядел лица нападавшего.