Приключения Арсена Люпена
Шрифт:
Он уже полностью пришел в себя и перед дверью рассыпается в благодарностях:
– Я обязан вам жизнью, месье, поверьте, я никогда этого не забуду. Сейчас мне не хочется пугать жену, но надеюсь, она сама сумеет выразить вам нашу общую признательность в самое ближайшее время.
И просит его прийти на обед, называет свое имя: Людовик Эмбер, добавив при этом:
– Могу ли я узнать, с кем имею честь…
– Ну разумеется, – отвечает тот.
И представляется:
– Арсен Люпен.
В то время Арсен Люпен не имел той известности, какую снискали ему дело Каорна, бегство из Санте и многие другие нашумевшие подвиги. Тогда его даже не звали еще Арсеном Люпеном. Это имя, которому было уготовано столь славное будущее, было придумано специально для спасителя месье Эмбера, и можно сказать, что именно в этом деле оно получило боевое крещение. Арсен Люпен был готов к бою, что правда, то правда, вооружен до зубов, но, не имея ни средств, ни авторитета, способствующих успеху, оставался лишь подмастерьем в том ремесле, где скоро ему предстояло прослыть мастером.
И поэтому когда утром, проснувшись, он вспомнил о полученном накануне ночью приглашении, то был вне себя от радости. Наконец-то он близок к цели! Наконец ему предстоит дело, достойное его сил и его таланта! Миллионы семейства Эмбер – замечательная добыча, достойная его аппетита!
Он оделся подобающим образом: потертый сюртук, залоснившиеся брюки, шляпа из порыжевшего шелка, обтрепанные манжеты и пристежной воротничок – все отменно чистое, но указывающее на стесненность в средствах. Вместо галстука – черный бант, а в нем бриллиантовая булавка с невероятной величины камнем – с горошину. И, вырядившись таким образом, он стал спускаться по лестнице своего дома на Монмартре. На четвертом этаже, проходя мимо закрытой двери одной из квартир, он постучал в нее набалдашником трости. Вышел на бульвар. Мимо проезжал трамвай. Он сел в него, а сосед с четвертого этажа, идущий за ним следом, занял место рядом.
И через минуту произнес:
– Так что, патрон?
– Все на мази.
– Каким образом?
– Я у них обедаю.
– Обедаете?
– Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я впустую растрачивал свое драгоценное время? Я вытащил месье Людовика Эмбера из лап неминуемой смерти, на которую ты его обрек. А месье Людовик Эмбер – человек благодарный. Вот он и пригласил меня отобедать у них.
Молчание. Собеседник неуверенно спросил:
– Значит, вы не отказываетесь?
– Мой милый, – ответил Арсен, – уж раз я разыграл это небольшое нападение – в три часа ночи неподалеку от земляного вала уложил тебя ударом трости по запястьям, а сапога – по ногам, рискуя тем самым покалечить своего единственного друга, то, разумеется, вовсе не затем, чтобы сегодня отказаться от преимуществ, приобретенных в результате столь удачно организованной операции по спасению.
– Но об их богатстве ходят дурные слухи…
– И пусть себе ходят. Я занимаюсь этим делом уже полгода, полгода навожу справки, исследую, расставляю сети, расспрашиваю слуг, поставщиков, подставных лиц, полгода живу, наблюдая за мужем и женой. Именно потому я знаю, чего мне придерживаться. Не важно, откуда получено их состояние – от старого Брауфорда, как они утверждают, или из другого источника, я подтверждаю: оно существует. А раз оно существует, то должно принадлежать мне.
– Черт возьми, сто миллионов!
– Скажем, десять или даже пять, не важно! В сейфе лежит большой пакет ценных бумаг. И разрази меня гром, если в один прекрасный день я не доберусь до него.
Трамвай остановился на площади Этуаль. Сосед прошептал:
– Итак, на данный момент?..
– На данный момент полное бездействие. Я дам знать. Время у нас есть.
Пять минут спустя Арсен Люпен уже поднимался по роскошной лестнице особняка Эмберов, и Людовик представлял его жене. Жервеза была невысокой и весьма разговорчивой толстушкой. Она сердечно приняла Люпена.
– Мне так хотелось, чтобы мы чествовали нашего спасителя в узком семейном кругу! – сказала она.
И с первых же минут «нашего спасителя» принимали как давнего друга. К десерту разговор стал совсем задушевным и посыпались признания. Арсен рассказал о своей жизни, о жизни своего отца, неподкупного судьи, о своем грустном детстве и нынешних трудностях. Жервеза, в свою очередь, поведала о своей юности, замужестве, доброте старого Брауфорда, унаследованных от него ста миллионах, о преградах, стоявших на пути и мешавших им вступить в права наследства, о займах, которые пришлось брать под невероятные проценты, о бесконечных тяжбах с племянниками Брауфорда, об опротестованных судебных решениях, запретах распоряжаться имуществом! Короче, обо всем на свете!
– Подумайте только, месье Люпен, ценные бумаги у нас под рукой, в кабинете моего мужа, но если мы возьмем оттуда на бедность хотя бы один купон [34] , то лишимся всего! Они здесь, у нас в сейфе, а мы не можем до них дотронуться!
При мысли о подобном соседстве месье Люпен слегка вздрогнул. И очень четко понял, что месье Люпену никогда не хватило бы душевного благородства, свойственного этой милой даме, чтобы испытать подобные угрызения совести.
– А, так они здесь! – прошептал он с пересохшим горлом.
34
Купон – отрывная часть акции, предназначенная для получения дивиденда.
– Да, здесь.
Отношения, завязавшиеся при таких благих предзнаменованиях, могли только упрочиться. В ответ на тактичные расспросы Арсен Люпен признался в собственной бедности и невзгодах. И немедля несчастный юноша был назначен личным секретарем супругов с жалованьем в сто пятьдесят франков в месяц. Он может по-прежнему жить у себя, но должен ежедневно являться к Эмберам за распоряжениями, и для большего удобства ему выделят в качестве кабинета одну из комнат на третьем этаже.
Он выбрал. По какому-то невероятному стечению обстоятельств она располагалась прямо над кабинетом Людовика.
Арсену не потребовалось много времени, чтобы понять, что его должность секретаря сильно смахивает на синекуру. За два месяца ему пришлось переписать всего четыре письма и только один раз явиться по вызову хозяина к нему в кабинет, что позволило только один раз официально лицезреть тот самый сейф. Но при этом он заметил, что обладателя должности секретаря не считали достойным фигурировать в списке гостей рядом с депутатом Анкети или председателем коллегии адвокатов Грувелем и поэтому забывали приглашать на светские приемы.