Приключения доктора Скальпеля и фабзавука Николки в мире малых величин
Шрифт:
Они перебрались на кожу, поросшую знакомым уже им «бамбуком» и, найдя уютное, защищенное местечко — «в выходном протоке потовой железы» (пояснение Скальпеля), каждый по-своему отдался отдыху после утомительного полета: врач принялся размышлять вслух, Николка внимал ему безмолвно и изучал окрестности.
— Прежде всего, эти бамбуковые заросли, — говорил врач, — мы их видим не в первый раз. Это — пушок. Здесь он несколько гуще; значит, настоящий участок кожи реже подвергается внешним воздействиям, более защищен. Возможно, что это — спина или бок нашего хозяина. Этот пушок, как нам известно, покрывает кожу человека сплошным покровом, за исключением тех мест, которые служат человеку местами соприкосновения с внешним миром.
— Для чего нужен человеку пух? — перебил Николка, привыкший мыслить, что каждому предмету имеется в природе известное назначение.
— О! Вопрос уместный! — с удовольствием отозвался врач, замечая, что Николка хорошо следит за его речью. — Но в этом случае ваше материалистическое миросозерцание не удовлетворится моим ответом.
Пушок, облекающий человека, как раз не имеет никакого назначения. Вернее, он его утратил. Нельзя же думать, что он защищает человека от охлаждения. Одежда выполняет эту роль в совершенстве… Было время — давненько это было, 2 или 3 миллиона лет тому назад (более точно я не могу высказаться), — когда человек ходил без одежды и не знал благотворного действия огня, тогда этот пух, имевший вид густой шерсти, действительно хорошо противостоял холодам и служил единственным средством защиты человека от ночной свежести или даже от зимних стуж. Но как только человек научился обращению с огнем, стал делать себе жилища и ткать одежду, его волосяной покров, утратив свое значение, стал понемногу редеть и уменьшаться, т. е., как говорят, атрофироваться. Так атрофировались, например, глаза у крота, тысячелетиями привыкшего жить под землей… В настоящее время этот пушок только подтверждает наше предположение о животном происхождении человека. Очевидно, наши предки мало чем отличались от остальных животных, покрытых шерстью, к примеру, от обезьян…
На приятелей пахнуло вдруг холодом — стена, отделявшая их от внешнего мира, — рубашка — исчезла. В отверстие потовой железы хлынул яркий синий свет; вслед за тем отверстие стало быстро сужаться и чуть не придавило приютившихся в нем.
— Хозяин разделся, — сообразили они, отодвигаясь вглубь канала, в котором сидели.
Поднялся невообразимый шум, треск; усилилось в несколько раз гудение — все это исходило из глубин тела.
— Значит, мы теперь переживаем гимнастику уже не на одеяле, а в самом гимнасте, — сказал врач, — это гораздо интересней…
— А почему закрылось отверстие? — спросил Николка, недовольный внезапным заключением.
— Не беспокойтесь. Скоро откроется… Как только тело разогреется, мы снова увидим свет.
— Значит, оно закрылось, чтобы человек меньше остывал?
— Ну да. Кожа почувствовала холод и сейчас же ответила на это закрытием всех своих вентиляторов, чтобы из тела не выходило наружу тепло…
— Разве этих вентиляторов много?..
— Ого, друг мой, одних потовых каналов насчитывается по всей коже около двух с половиной миллионов… Вообразите себе, что бы было, если бы они все сейчас зияли в наружный холодный воздух!..
Хозяин гимнастировал уже минут десять и совершенно не помышлял о тех неприятностях, которые причинял своим, правда, незваным гостям. Они болтались в потовом канале, как горох в детской погремушке. Наконец снова блеснул свет: отверстие стало расширяться, выпуская накопившееся от мышечных сокращений тепло. Кроме того, из глубины канала потянуло удушливым запахом пота и показался сам пот, горячей струйкой коснувшийся ног несколько помятых друзей.
Пользуясь передышкой, какую устроил себе хозяин перед тем, как начать дыхательную гимнастику, они выбрались из канала и примостились над его отверстием в зарослях пушка. Из покинутого отверстия полился удушливый пот, разливаясь по поверхности кожи и почти немедленно испаряясь.
— Для чего это, доктор? — спросил
Условия среды ничуть не располагали к сколько-нибудь длительной сообщительности: пронизывающий ветер до боли хлестал продрогших в один миг приятелей, обдавая их в то же время пузырьками сырости; громадные пылинки сыпались, как из рога изобилия, на волосатую кожу; сама кожа морщилась от мышечных сокращений в гигантских волнах, тысячеголосый гул, треск и более чем оглушительное бурление подкожных потоков создавали мучительную музыку, похожую на шабаш ведьм, как его описывают лучшие композиторы мира… Тем не менее, врач распространился по поводу выделения пота «на целую версту», как про себя отметил пришедший в уныние на середине его лекции Николка.
— Пот — это та же моча, — после минутного и глубокого, в соответствии с важностью предмета, раздумья отвечал врач. — Только пот представляет собой жидкость более разбавленную водой, чем моча. Но назначение у них одно: выводить из организма вредные для него вещества — продукты распада. Вы знаете, что в каждом живом организме идет беспрерывная работа: сердце гонит кровь с питательным материалом по всему телу, во все его закоулки, в каждую клетку; клетки, эти маленькие фабрики, перерабатывают питательный материал, за счет его строят новые клетки, новые ткани и сами питаются им, а отработанные продукты, негодные и вредные, выбрасывают в ту же кровь. Последняя, протекая через почки, отфильтровывает от себя часть этих продуктов (их можно назвать жидкими отбросами тела), образуя тем мочу, а протекая в коже мимо потовых желез, сбывает остальную их часть, образуя пот…
Сейчас наш хозяин усиленно гимнастирует; вследствие этого его сердце работает с большей интенсивностью, щедрее распределяя питательный материал по клеткам тела; клетки, в свою очередь, интенсивней работают — строят новые ткани (отсюда и увеличение мышц от гимнастики), а следовательно, больше выделяют обратно в кровь отбросов… Вот почему при сильных мышечных напряжениях человек, как говорят, потеет; это потовые железы спешат очистить кровь от интенсивно образующихся продуктов распада…
Скальпель кончил и мечтательно уставился на горячую струйку пота, не замечая, что его товарищ, совсем склонившись к потовому отверстию, сидел бледный, как лучший сорт почтовой бумаги, и бессильно болтал головой. Он несколько раз пытался прервать речь доктора, но, видимо, у него не хватало уже сил или энергии. Наконец, глотнув из промчавшегося мимо вихря несколько порций свежего воздуха, он слабым голосом, тихо произнес:
— Доктор, доктор, мне кажется, я умираю…
— Что-о?!
Врач не поверил своим глазам, увидя друга, повисшего в полном бессилии над отверстием канала.
— Ах я, беспамятная курица! — в отчаянии хлопнул он себя по лбу и, рискуя жизнью, так как хозяин приступил к прыжкам, бросился к Николке. Одной рукой цепляясь за пушок, другой обхватив друга за талию, он оттащил его от таящего смерть канала.
— Ах я, беспамятная курица! Ведь канал, кроме пота, выделяет еще углекислый газ!.. Как можно это забывать?!.. Товарищ Даниленко! Товарищ Даниленко!..
Николка попытался изобразить на лице улыбку, чтобы успокоить взволнованного друга, но вышло как раз обратное: лицо скорчилось в жалкой гримасе, и Скальпель в полной растерянности завопил, безнадежно оглядываясь по сторонам:
— Доктора! Надо доктора!..
Вышло так, что он повторил старый анекдот, но ему было не до анекдотов. В этот миг он совершенно забыл о своей профессии и без толку суетился вокруг Николки, как наседка, у которой кошка задрала лучшего питомца.
Трагикомичная выходка врача дошла до слабого сознания Николки и, казалось, произвела на него целебное действие: он наконец справился со своей слабостью и улыбнулся по-настоящему. Конечно, истинной причиной тому послужил свежий воздух и отсутствие поддерживающего отравление газа.