Приключения другого мальчика. Аутизм и не только
Шрифт:
В нашей семье все хорошо плавают: Морис вырос на море, Поля занималась плаванием, да и я, будучи морским биологом, должна была уверенно держаться на воде. Петя тоже очень хотел научиться, и мы пользовались для этого всякой возможностью, но очень долго ничего не получалось. В бассейнах он пугался людей, гулкого шума, душа, на глубокой воде немедленно топором уходил под воду. Поэтому летом мы старались неделю-две проводить на море. Петя с Морисом буквально часами находились в воде, иногда такой холодной, что я не могла зайти в нее дальше чем по колено, Петя выходил совершенно синий. Несмотря на все усилия, много лет у него ничего не получалось, и только в 16 он вдруг поплыл. Теперь он свободно проплывает несколько сотен метров, чувствует себя в воде как рыба – это удивительное зрелище, особенно если знать, как все начиналось. Воодушевленные успехом, мы стали учить его нырять, но он не умел задерживать
Обучение езде на велосипеде не входило в программы IAHP, но мы считали это необходимым. Когда-то мы безрезультатно пробовали освоить трехколесный велосипед. Потом Петя из него вырос, но на двухколесном не держал равновесия, не понимал, как крутить педали, не мог сделать нужное движение, и вначале требовалась помощь двоих взрослых. Морис катил велосипед, удерживая Петю на седле, а я, согнувшись в три погибели, бежала сзади и Петиными ногами крутила педали.
Через несколько месяцев педали крутить он научился, но по-прежнему надо было придерживать велосипед. Однако в один прекрасный день Петя каким-то образом ощутил положение равновесия и покатил. Теперь возникла обратная проблема: крутить педали он уже умел, но не знал, как замедлять ход, и чем быстрее ехал, тем быстрее крутил педали – и тем быстрее мне приходилось бежать. На следующем этапе мы уже могли ехать рядом на двух велосипедах, но все равно одной рукой я его придерживала. Труднее всего было научить Петю пользоваться ручным тормозом: руки у Пети всегда были слабые, и он плохо ими пользовался (“я рук почти не чувствовал”). Если он хотел остановиться, то просто спрыгивал с велосипеда, мы оба падали и потом ходили в синяках и ссадинах. Чтобы научить Петю останавливаться, я бежала рядом и, крича: “Тормози!”, давила его рукой на рычаг тормоза. В конце концов Петя освоил это движение – теперь я могла не беспокоиться, что он не сможет вовремя остановиться. Сейчас мы регулярно совершаем многокилометровые велопрогулки – Петя ездит не хуже нас.
В нашей жизни по-прежнему большое место отведено лошадям, и Петя занимается с инструктором в конноспортивной школе.
Результаты занятий по общеобразовательным программам тоже заслуживают внимания. Найти хороших учителей вообще непросто, а таких, которые стали бы работать с нашим мальчиком, в нашем темпе и нашим способом, было просто невозможно. Все приходилось делать самим, в том числе учить школьным наукам. Петины необыкновенная память и способность невероятно быстро читать и воспринимать новую информацию позволили за несколько лет пройти весь курс средней школы: мы окончили его, когда Пете было 15. За несколько лет занятий с ним я и сама узнала много нового и интересного – ведь теперь я могла с чистой совестью тратить время на чтение статей о нашествии гиксосов или вникать в особенности климата Южной Австралии.
Как уже говорилось, в Институтах предполагается, что для получения начального общего образования в идеале ребенок должен увидеть 10 тысяч битов информации. Петя освоил значительно больше. Я затрудняюсь сказать, сколько именно: например, он прекрасно ориентируется в живописи, знает великое множество картин и легко определяет их авторов. Однажды мы оказались в Художественном музее Орлеана. Надо сказать, что музейные экспозиции он смотрит с такой же скоростью, как читает, – бегом. И вот 12-летний Петя вбежал впереди нас в очередной зал, бросил взгляд на плохо освещенный угол, выкрикнул: “Рембрандт!” – и был таков. Морис кинулся за ним, а я – к картине. Это был небольшой этюд Рембрандта…
Когда мы начинали занятия с маленьким Петей, было непонятно, насколько хорошо он понимает вопросы. Он не мог говорить, писать или печатать без помощи, ставить галочку или обводить нужный ответ. Но в отличие от неподвижных детей мог пользоваться руками. Я считала, что Петя должен как можно более активно участвовать в уроке, а не просто смотреть на биты информации, как предлагали в IAHP, поэтому мы стали делать следующее.
Задания по теме очередного урока я готовила накануне, вопросы и варианты ответов писала на полосках бумаги. Задав вопрос, клала на стол перед Петей бумажку с написанным вопросом и ждала, когда он прочтет. “Готов?” – Петя кивал и тянулся к бумажкам с ответами. Я выкладывала перед ним полоски с вариантами ответов, читая их вслух, а Петя выбирал, то есть мы пользовались обычной системой тестов. Пока он плохо владел руками, просто тыкал в выбранную бумажку. Потом научился брать ее и вручать мне, таким образом, не оставалось никаких сомнений в том, что это его собственный выбор. Сначала я сама придумывала вопросы и ответы, а потом, убедившись, что Петя читает любой текст и любой шрифт, мы стали пользоваться готовыми тестами для средней школы.
Через несколько лет после начала занятий в Институтах в Петиных социальных программах появился социальный день. Раз в неделю мы должны были посещать общественные места (магазин, библиотека, музей), ходить в гости или принимать их у себя. Но во Франции друзей и знакомых у нас не было, поэтому социальные дни мы проводили в музеях, ходили в кино, кафе, ездили в небольшие поездки, стараясь показать Пете как можно больше.
Петиной главной страстью долго были зоопарки, он очень любит посещать их и теперь, поэтому мы, где бы ни оказывались, обязательно искали зоопарк. Петя не раз объяснял, что его очень интересует, как можно общаться без слов, и он может очень подолгу наблюдать за животными.
Учить легко тому, что любишь и знаешь сам, тогда это удовольствие для обеих сторон. В результате Петя получил достаточно широкие познания в архитектуре, литературе, истории, биологии, географии. В физике, химии и математике я не чувствовала себя уверенно. Я никогда не любила эти науки, поэтому и с Петей занималась ими без особого воодушевления. В объеме начальных и средних классов школы мне было легко, но, когда дело дошло до программы старших, я начала отставать от Пети и могла только предложить учебники, с помощью которых он самостоятельно осваивал теоретическую часть. Он хотел решать задачи, и мне ничего не оставалось, кроме как давать ему тесты: так я по крайней мере могла проверить его решения по ответам в учебнике. Но в конце концов серьезные занятия математикой пришлось оставить, хотя это и теперь Петино любимое развлечение. “Это приводит голову в порядок”, – объясняет он и просто так, для удовольствия, мгновенно решает несколько задач.
Однажды, когда мы только начинали заниматься по программам IAHP, 11-летний Петя оказался в комнате, где наш приятель-профессор объяснял 16-летнему сыну какой-то физический закон. Петя, который в тот период с трудом мог усидеть на месте несколько минут, открыв рот, целый час слушал эту лекцию…
Впоследствии Петя прочитал положенные по программе учебники и дополнительно предложенные книги, мы решили все задачи и тесты. Он с большим интересом смотрел появившиеся тогда видеофильмы по физике и химии. Лет в 14–15 очень хотел больше заниматься этими науками, просил наладить проведение опытов. Как-то без особой надежды спросил: “Может быть, мной заинтересуется какой-нибудь студент?” Такого студента не нашлось…
Сейчас Петя сам выбирает для чтения то, что ему интересно. Однажды попросил купить книги по астрономии, а через некоторое время заявил, что мы мало внимания уделяли философии и он хотел бы наверстать упущенное. Поля записала его на платные курсы в университете и в течение семестра раз в неделю сопровождала на лекции по истории философии.
Тут хотелось бы сказать несколько слов о критике программ IAHP. Они часто вызывают неприятие профессионалов, хотя в Институтах рады видеть специалистов и сотни медиков имели возможность прослушать лекции, наблюдать работу с семьями и видеть успехи детей, а многие родители-медики занимаются по программам с собственными детьми.
Одни специалисты упрекают Институты “за теорию”: методы-де базируются на упрощенной теории развития мозга; исследования не подтверждают, что пассивные движения ребенка, связанные с ползанием, имеют отношение к неврологической организации и что моторное развитие состоит из нескольких стадий, опирающихся на предыдущие; теория рекапитуляции (одно из названий основного биогенетического закона) в прежнем виде учеными не признается.
Повторю уже сказанное. Действительно, программы реабилитации IAHP основаны на иерархической модели функционирования нервной системы, которая была распространена в 50-х годах ХХ века, тогда как сейчас принята системная модель; в биогенетический закон внесены некоторые поправки (хотя в целом его никто не отменял). Все это так, но перед родителями стоят практические цели, и для них важнее всего результат. Если методика работает, вопросы теории второстепенны. Здесь будет уместно привести слова Гленна Домана: “Программа Институтов – это, вне всякого сомнения, совершенно неразумная программа. Я знаю дюжину или больше абсолютно разумных программ для детей с поражением мозга. Единственная проблема – они не работают. А программа Институтов часто срабатывает. Я полагаю, что разумные действия, не дающие результата, неразумны. Также я считаю, что неразумные программы, помогающие детям с поражениями мозга, являются разумными” (Doman, 1990 (1974). Р. 182).