Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов)
Шрифт:
Сашка благодарно посмотрел на меня:
— Зимой здесь хорошо. Бегай себе по степи на лыжах… Вот только волки.
— Разве есть?
— Зимой иногда попадаются.
Я подумал немного и сказал:
— Еще, может, быть, его и не посадят вовсе. Он не очень виноват. Его Миша запутал, ясно! Он кого угодно запутает… Или выпустят на поруки в крайнем случае…
Нам повезло. Возле столовой стояла грузовичка нашего знакомого шофера. Сам он, мурлыча свою вечную «И тибе, и мине — хорошо», накачивал спущенный скат.
— Слетайте за водой, хлопцы. Пить охота — помираю! Мы принесли ему холодной воды из колодца, покачали немного скат, пока он пил. А когда, поставив колесо на место, шофер стал заводить мотор, попросили:
— Довезите, пожалуйста, до Больших Катков.
— Что вы, хлопцы, да мне совсем в другую сторону. Вот вечером обратно поеду — тогда с вашим удовольствием.
Но не могли же мы ждать до вечера!
Шофер подбросил нас до шоссе. Там стали голосовать. В Большие Катки шло совсем мало машин, все больше оттуда.
Одна машина, правда, остановилась, но полная, сесть некуда. Водитель другой машины притормозил, проезжая мимо, крикнул сердито:
— Что, балуете? Что балуете? — И дальше.
Вероятно, он и представить себе не мог, что у таких пацанов, как мы, тоже бывают важные дела.
Зато третьей оказалась машина директора совхоза и за рулем он сам. Мы и мечтать не мечтали ехать в Большие Катки на, «Волге», на мягком заднем сиденье, даже руки не подняли. А вот директор взял да и остановился. Потирая свою бритую голову, спросил:
— Куда собрались?
Я ответил, чтобы не очень врать:
— Большие, Катки посмотреть.
— А обратно как?
— Автобусом. — Я показал ему рубль.
И он без слов взял нас с собой.
Мы смотрели, как несутся мимо телеграфные столбы, как позади остаются грузовые машины, которые нас не посадили, и тихо радовались, боясь лишний раз напомнить о себе — вдруг директор почему-то передумает и высадит на дорогу?
Он первый начал с нами разговаривать. Спросил Сашку:
— Ты чей? Что-то я тебя не знаю.
— Яскажука племянник, — ответил Сашка негромко, почти шепотом.
— Николая Сидоровича? О, у тебя дядька человек!
Сашка низко-низко наклонил голову.
— Ударник коммунистического труда! Первый по совхозу. — Директор смотрел не на нас — вперед, на дорогу. — Двадцать шесть рационализаторских предложений за один только год — шутка сказать!
Он стал рассказывать о разных добрых делах Яскажука, хвалил его очень. А нам обоим было неловко, мы боялись взглянуть друг на друга…
Большие, Катки появились сразу, за лесистым пригорком. Съехали под гору и очутились на сельской улице. Директор довез нас до базара:
— Дальше не по пути.
Мы помахали вслед «Волге», пока она не завернула за угол, и стали искать автобусную остановку. Смотрели вывески, спрашивали людей, боясь опоздать к прибытию автобуса. А остановка оказалась совсем рядом, возле киоска, где продавали мороженое.
Разменяли мой рубль, выпили газ-воды, сколько хотелось, съели по две порции мороженого. Потом устроились за газетной витриной на другой стороне улицы.
— Наблюдательный пункт что надо! — говорил Сашка. — Все отсюда увидим.
От нечего делать я стал рассматривать газету за стеклом. По ней, старой, пожелтевшей от солнца, рывками ползала взад и вперед большая зеленая муха. Вдруг откуда ни возьмись воробей. Подлетел, стукнул клювом в стекло — и на провода. Сидит, головой крутит, наверное, никак не поймет, что случилось: прицелился точно, а мухи в клюве нет. Посидел, подумал и, снова спикировал на муху. И опять остался с носом.
Так воробей слетал с проводов и долбил по стеклу много раз — упрямый! Муха знай себе ползает за стеклом, воробей обиженно чирикает и сердито крутит головой, а я веселюсь так, что прохожие оглядываются.
Представление кончилось тем, что Сашка вспугнул воробья. Вскочил с тумбы, на которую присел, крикнул:
— Толька, внимание!
Маленький пузатый автобус был набит пассажирами под завязку. Целая толпа с мешками и корзинками потекла от него в сторону базара. Миша вышел последним — я уже потерял всякую надежду, решил, что он вообще не поехал. В новом костюме, в соломенной шляпе — ух ты! Топает себе по деревянному тротуару, голову поднял, по сторонам не смотрит. Да если бы и посмотрел, все равно ему нас не увидеть. Мы прятались за прохожими. Прилепимся к кому-нибудь сзади — и словно в шапке-невидимке.
Довели Мишку до магазина культтоваров и остались у двери, не решаясь зайти во внутрь.
— Он, наверное, за пленкой, — сказал я разочарованно.
— Да? — тотчас же возразил Сашка. — А если у него здесь сообщники и он хочет передать им гривну? Жди!
А сам шмыг в магазин, надежно укрывшись за бабкой с двумя внучатами на руках.
Минуту спустя Миша вышел из магазина. И Сашка вслед за, ним появляется:
— Точно! Пленку купил. Для отвода глаз. Ух, и маскировочка! Такая маскировочка!
Куда теперь Миша подастся?
В сторону базара — вот куда он пошел. И мы за ним, как будто на невидимой веревочке. Только бы не заметил!
На базаре, в крытом ряду, я увидел знакомую. Толстая, в платке. Тетка Анисья! Распевает:
— А ну, кому медку! Сладкий медок — подставляй роток! Сытно естся, крепко спится. А ну, кому медку, сладкого, пахучего!
Вот бы к ней подобраться! Там внизу, под прилавками, между досками такие щели — все видать.
Сашка понял меня с полуслова, закивал быстро-быстро в знак одобрения, и мы разделились. Он остался у повозок, возле выпряженных коней с унылыми мордами, нехотя жевавших солому. А я бочком, бочком — и юркнул в крытый ряд.