Приключения Карла Фрейберга, короля русских сыщиков
Шрифт:
— Ну, вот и все. Я вернусь, вероятно, дня через два-три.
Распорядившись еще относительно кое-каких мелочей, Фрейберг отпустил агента и, заявив прислуге, что уезжает на несколько дней, оставляя номер за собой, с саквояжем поехал на Брестский вокзал.
Через пять часов он был уже в Вязьме и направился прямо в Полицейское управление.
Поздоровавшись с полицеймейстером, Фрейберг прошел вместе с ним и двумя городовыми в мертвецкую, где хранился разрезанный на куски труп, найденный в монастырской гостинице.
— Откройте! — приказал он сторожу.
Тот исполнил приказание, и вскоре перед сыщиком
— Родинка выше кисти правой руки и на груди! — произнес сыщик. — Хотя я и уверен, что это он, но лучше знать наверняка. Дайте мне кисть правой руки.
Пошарив в отвратительных кусках, сторож подал сыщику требуемое.
— Так и есть, — проговорил тот, разглядывая окровавленную руку, обрубленную немного ниже локтя. — А теперь соберите мне грудь.
Куски окровавленного мяса стали подбираться один к другому. Кое-как собрали всю грудь и отмыли водой запекшуюся кровь. Действительно, как и ожидал Фрейберг, в том месте, где обыкновенно бывает прорез рубахи, виднелось довольно большое родимое пятно.
— Да, теперь я могу сказать наверняка, что труп этот принадлежит Егору Пафнутьевичу Пустохвалову, пропавшему без вести в Москве шесть дней тому назад…
— Не может быть! — воскликнул полицеймейстер. — Пустохвалов значится у нас в числе прибывших в город.
— Совершенно верно. По этому паспорту прописан один из убийц купца, который похитил паспорт, взятый купцом с собою для получения денег из банка.
Окончив осмотр трупа, Фрейберг удалился в полицмейстерский кабинет.
— Я хочу вкратце рассказать вам суть дела, — проговорил сыщик, усаживаясь на кресло.
Не торопясь, Фрейберг изложил весь ход своих поисков и добывания сведений. Когда он дошел до Ивашки, полицеймейстер с улыбкой перебил его:
— Этой дряни везде достаточно! Тунеядцы, но… дурят народ на вполне законном основании, и придраться к ним решительно нельзя. Вот хоть бы и у меня. Точь-в-точь такой же тип — по прозвищу Никон блаженный. По паспорту — запасной солдат. Пришел к нам лет восемь назад, вырыл себе в двух верстах от города, на перекрестке дорог около небольшой рощицы яму и поселился там. Либо в яме сидит, либо на перекрестке молится. В яме образов понаставил. Ну, и пошла слава, что отшельник святой появился.
— А какой он из себя? — перебил Фрейберг.
— Так, себе, не особенно видный — русая бородка, длинные, конечно, волосы, невысокого роста…
— Ну, ну, продолжайте про него! — оживился сыщик. — Я очень люблю слушать про людей этого типа.
— Да… Ну, пошла про него слава! — снова заговорил полицеймейстер. — Народ глуп, на пенек в лесу и то молится, а тут живой человек, да еще с образами. Стали стекаться к нему. Кто деньжат, кто чаю, кто сахару, хлеба или яиц и прочее тащит. А тот соберет, бывало, все, пойдет в город да нищим и раздаст. Слава про него еще больше пошла. Видно, самореклама подействовала, а с этим вместе и достаток его увеличился. Сначала он вроде как в яме жил, потом с помощью крестьян землянку себе глубокую выстроил, а теперь, два года тому назад, то село, которому принадлежит это место, решило отдать две десятины земли, на которой выкопана землянка, в полную собственность отшельнику, так как узнали, что он «трудится».
—
— А попросту роет из своей землянки какие-то подземные коридоры. Человек он здоровый, делать нечего, ну он и роет землю, как крот, делая это якобы как «подвиг», во славу Божию!
— И много нарыл?
— Порядочно. Вы сходите как-нибудь к нему, это интересно. Просторная землянка, масса образов с лампадами, кружка для сбора на бедных, самоварчик и все прочее. Он вам и свою «работу» покажет. Это он даже любит делать. Впрочем, извините, я совершенно отвлек вас от дела!
— О, это ничего! — ответил, улыбаясь, Фрейберг.
И переждав минуту, он докончил свой рассказ.
— Что же вы предполагаете? — спросил полицеймейстер.
— Пока трудно сказать, но мне думается, что убийство произведено с целью ограбления. При покойном ведь было сорок с лишним тысяч рублей.
На следующий день утром, надев на себя потертый костюм мастерового и нахлобучив на голову картуз, Фрейберг вышел за город. День был праздничный, к тому же ясный, и многие из горожан пешком и на дорогах уже выезжали в поле, захватив с собою самовары и кульки с провизией.
Фрейберг шел не спеша, присаживаясь через каждые четверть часа и пропуская мимо себя пешеходов и едущих. Дойдя до перекрестка дорог, он остановился и огляделся.
Слева от дороги на площади не больше одной десятины раскинулась небольшая тенистая березовая роща. От дорог и запаханных полос ее отделяла широкая песчаная полоса, поросшая редкой низкорослой травой. В рощице виднелось несколько простых столиков, два из которых были уже заняты пришедшими на зелень компаниями.
Обойдя рощу, сыщик увидел и землянку отшельника, едва возвышавшуюся в виде продолговатого холма, обнесенного ровиком для стока воды. Тут же был и сам отшельник Никон.
Босой, в сильно поношенной рясе, он сидел на земле и, видимо, ждал, пока закипит стоявший тут же самовар.
Сыщик подошел и снял картуз.
— Со святым праздником! — произнес он.
— И тебя тоже! Благословенно будет имя Божие! — отозвался отшельник.
— А что, отец, нельзя ли у тебя чайку напиться? — спросил сыщик.
— Отчего нельзя! Обедня уж отошла. Хочешь — со мною попьешь.
— Ладно, — согласился сыщик.
Он сел рядом с отшельником и с наслаждением глубоко вздохнул полной грудью.
— Хорошо у тебя здесь! — произнес он завистливо.
— Ништо, — хладнокровно ответил Никон.
Они замолчали и стали ждать, пока поспеет самовар.
Наконец самовар поспел, и отшельник пригласил Фрейберга в землянку.
Внимательно оглядывая все вокруг себя, сыщик стал спускаться вниз.
Землянка состояла из передней комнатки и жилого помещения. Передняя имела три двери: наружную, внутреннюю и боковую. Жилое помещение было очень просторно и освещалось целым десятком лампад. Задняя стена вся целиком была занята киотом, посреди которого, в отдельной раме, красовался прекрасный образ Спасителя, а по бокам — всевозможные лики святых. Часть стены, прилегавшей к киоту, была покрыта картинами из Ветхого Завета. У правой стены на длинном ящике помещалась твердая соломенная постель, а у левой стоял небольшой некрашеный стол и три табуретки. Маленькая полка с расставленной на ней затейливой посудой довершали обстановку.