Приключения Михея Кларка
Шрифт:
В деревнях остались главным образом старики и дети, но иногда находились и молодые люди, оставшиеся дома по робости или по каким-либо другим причинам. На этих молодых людей воинственный вид нашего отряда производил неотразимое впечатление. Особенно сильно действовали на этих молодых людей наши победные трофеи. Они хватали первое попавшееся им под руку оружие и присоединялись к нам.
Стычка с драгунами уменьшила численность нашего отряда, но зато беспорядочная толпа крестьян превратилась в более или менее сплоченную военную силу. Особенно содействовало этому превращению то обстоятельство, что нами командовал Саксон. Он отдавал краткие приказания, его похвалы и выговоры произносились также кратко и суровым тоном. Все это производило на людей
Саксон ехал во главе отряда, я ехал рядом, с ним, мэстер Петтигрью по-прежнему шел между нами. Затем ехала телега с убитыми, которых мы везли для того, чтобы похоронить их приличным образом. Позади телеги двигались сорок с лишком человек, вооруженных косами и серпами. Оружие они несли на плечах, затем двигался фургон с ранеными, за которым шли остальные крестьяне. Тыл замыкался кавалерией под начальством сэра Гервасия Джерома и Рувима Локарби. Ехали на отнятых у драгун лошадях десять-двенадцать крестьян в латах, взятых у неприятеля, и вооруженные их саблями и карабинами.
Саксон во время всего пути то оглядывался назад, то с тревогой бросал взоры вокруг. Он, очевидно, боялся погони.
Наконец, после долгого и утомительного похода, внизу, в долине, замелькали огоньки Таунтона. Саксон испустил вздох облегчения и заявил, что теперь всякая опасность миновала.
— По пустякам я тревожиться не люблю, — сказал он, — но нечего сказать, хороши бы мы были, если бы нас настигли драгуны. А это очень легко могло случиться. Обремененные пленными и ранеными, мы не могли быстро двигаться вперед. Теперь же, мэстер Петтигрью, я спокойно могу выкурить трубку. Мне не нужно уже навостривать уши при всяком шорохе и шуме.
— Ну, пускай бы они нас догнали, — упорно заявил священник. — Чего же нам бояться, если нас охраняет рука Господня?
— Так-то оно так, — нетерпеливо ответил Саксон, — но беда в том, что сатана силен. Разве избранный народ не был побеждаем и уводим в плен? Что вы скажете на это, Кларк?
— Я скажу, что одной стычки в день более чем достаточно, — ответил я, — ведь мы были в отчаянном положений, я так понимаю. Что если бы драгуны, вместо того чтобы атаковать нас, продолжали нас обстреливать, нам ведь пришлось бы или делать вылазку, или же погибнуть всем до единого? Не правда ли?
— Совершенная правда, я потому-то и запретил нашим стрелять, — ответил Саксон, — мы молчали, и драгуны вообразили, что у нас самое большее, что имеется, это один-два пистолета. Вот они и решились на атаку. Наш залп был тем ужаснее для них, что был совершенно неожидан. Я готов держать пари, что все солдаты после этого залпа вообразили, что их завлекли в западню. Помните ли вы, как плуты улепетывали? Они делали это точно по команде.
— А крестьяне бились мужественно, — сказал я.
— Тинктура кальвинизма самое лучшее средство для того, чтобы сделать из человека хорошего воина, — сказал Саксон, — поглядите-ка хотя бы на шведа в его домашней жизни. Это честный, добродушный малый, и ничего более. Солдатских добродетелей у него никаких нет, разве только вот что пиво он любит пить в большом количестве. Но возьмите этого самого шведа, угостите его несколькими подходящими текстами из писания, дайте ему в руки пику, а в начальники — Густава-Адольфа, и ни одна пехота в мире не устоит против шведской. Да что шведы? Возьмем хотя бы молодых турок, совсем не знающих военного дела. И, однако, эти турки за свой Коран дерутся нисколько не хуже, чем эти храбрые ребята, приведенные вами, мэстер Петтигрью. Турки за Коран дерутся, а эти — за Библию. Вот и вся разница.
— Надеюсь, сэр, — важно сказал пастор, — что вы не хотите этими вашими замечаниями поставить священное писание на одну доску с сочинениями обманщика Магомета? Вы, конечно, понимаете, сэр, что нет и не может быть ничего общего между сатанинским неистовством неверных са-рацинов и самоотверженным мужеством верных христиан?
— Ни
— Вот это верно, мэстер Саксон, вот это верно! — грустно ответил пастор. — Всюду царит грех и раздор. Трудно, ах как трудно идти по истинному пути. Я прямо удивляюсь вам, мэстер Саксон, вы вели жизнь воина, а это такая жизнь, где легко уклониться от истины. И однако, вы остались чистым, и ваше сердце предано истинной вере.
— За это надо не меня хвалить, а Господа, поддерживающего слабых, — благочестиво ответил Саксон.
— Поистине такие люди, как вы, сэр, крайне необходимы в армии Монмауза! — воскликнул Иисус Петтигрью. — У них, говорят, есть опытные воины из Голландии, Бранденбурга и Шотландии, но, к сожалению, все эти люди весьма мало преданы святому делу. Они произносят такие клятвы и божбы, что крестьяне, слыша их, приходят в ужас. Попомните мое слово, эти люди навлекут гнев Божий на армию. Есть, правда, там и люди, преданные истинной вере, рожденные и воспитанные в среде верных, но — увы! — Эти святые люди не имеют никакого понятия о военном искусстве. Благословенный Господь проявляет Свою мощь и в слабых сосудах, но факты остаются фактами. Возьмем человека, который по своим проповедям признан светилом, но какую пользу может принести это светило в стычке с врагом вроде хотя бы сегодняшней! Взять хотя бы меня. Я могу сказать недурную проповедь. Меня слушают с удовольствием и находят, что я говорю слишком кротко, но к чему мне это маленькое дарование, в то время как приходится строить баррикады и пускать в ход телесное оружие? И вот оттого-то и происходит столь прискорбное противоречие. Люди, способные предводительствовать, ненавистны народу, а те, кто народу близок, военного дела не знают. Вы, мэстер Саксон, исключение. Сегодня мы убедились, что у вас есть и мудрость духовная, и мужество, приличное вождю. Ведете вы трезвую и благочестивую жизнь, помышляя о благе и противоборствуя Аппалиону. Повторяю вам: среди протестантов вы будете Иисусом Навином или же Самсоном. Вы потрясете столбы в храме Дагона. Один из сих столбов — прелатизм, а другой — папизм. Вы хороните под развалинами этого храма развращенное правительство.
Децимус Саксон ответил на эти похвалы совсем особенным стоном. Таким образом стонали все ханжи, желающие показать свое смущение.
Выражение лица у Саксона было теперь какое-то постное, святое, вел он себя степенно, не без торжественности и то и дело возводил очи к небу или же складывал молитвенно руки. Он проделывал и другие приемы, бывшие в ходу у крайние сектантов. Я прямо не мог надивиться на тонкое лицемерие этого человека. Он так умел входить в роль, что было совершенно невозможно различить в его поведении глубокую фальшь.
Когда Саксон простонал, мне стало на него ужасно досадно, и мне захотелось напомнить ему о том, что я его знаю и что меня-то он ни в коем случае не проведет.
— А рассказывали ли вы почтенному батюшке, — спросил я, — о том, как вы находились в плену у мусульман и как вы храбро защищали христианскую веру в Стамбуле?
— Да неужели же? — воскликнул пастор. — О, я с удовольствием выслушаю ваш рассказ, мэстер Саксон. Я даже не могу понять, как это такой достойный и твердый в вере муж освободился из плена кровожадных и безбожных мусульман?!
— Не люблю я говорить о себе, — ответил кротким и смиренным голосом Саксон, бросая в то же время на меня исполненный яда взор, — пусть рассказывают мои товарищи по несчастью о том, что я претерпел за веру. Это не мое дело. Я не сомневаюсь, мэстер Петтигрью, что и вы на моем месте поступили бы точно таким же образом. Однако в Таунтоне ведут чересчур спокойную жизнь. Теперь еще совсем рано, не больше десяти часов, а во многих домах огни уже погашены. Ясно, что войско Монмауза не добралось еще до Таунтона, а иначе вся долина бы горела костром. Теперь тепло, и солдаты должны располагаться лагерем под открытым небом.