Приключения Михея Кларка
Шрифт:
У большинства были серпы, косы, цепи, полупики и молотки, остальные были вооружены длинными ножами и дубовыми толстыми палками. Как ни первобытно это оружие, но история показывает, что в руках людей, преисполненных религиозного фанатизма, эти орудия представляют собой страшную силу. Нужно было только взглянуть на суровые, спокойные лица этих людей, на их глаза, в которых светился восторг ожидания, чтобы понять, что эти люди не уступят ни численному превосходству, ни страшному оружию и дисциплине.
— Клянусь мессой, что это великолепно! — прошептал сэр Гервасий. — За один такой час я готов отдать целый год придворной жизни. Старый пуританский бык нагнул голову и готовится поднять своего неприятеля на рога. Посмотрим, что станут делать господа, этого быка раздразнившие? Я ставлю все свои деньги на этих добрых мужиков.
— Это не такое дело, чтобы можно было заниматься пустыми пари, — сказал я сухо, мне не понравилось, что сэр Гервасий так легкомысленно болтает в такой торжественный момент.
— Ну, так я ставлю пять против четырех на солдат, — продолжал сэр Гервасий, — благоразумные игроки всегда действуют таким образом. Они ставят понемногу и на одного и на другого.
— Мы поставили на карту самих себя, — ответил я.
— Ах, черт возьми, а я и позабыл про это! — воскликнул сэр Гервасий, продолжая по своему обыкновению жевать зубочистку. — «Быть или не быть?» — как говорит Виль из Страфорда. Кинастон удивительно хорошо произносит эту фразу, но слушайте, колокольчик прозвенел, и занавес поднимается.
Пока мы устраивали свой лагерь, конная рота, — по-видимому, нам приходилось иметь дело только с этим отрядом, — пересекла боковую дорогу и выехала на большую. В роте было около девяноста всадников. Они были в треугольных шляпах, грудь покрыта сталью, рукава и перевязи — красного цвета. Перед нами были, очевидно, регулярные драгуны. Рота остановилась в четверти мили от нас. Вперед выехали три офицера и начали между собой совещаться. После краткого совещания один. из офицеров дал шпоры лошади и помчался к нам. За ним в нескольких шагах ехал трубач, размахивая белым платком и трубя по временам в рожок.
— Это посланный едет для переговоров! — воскликнул Саксон, стоявший на телеге и наблюдавший за драгунами. — Ну, братья, нет у нас ни литавр, ни меди звенящей, но зато у нас есть голоса, дарованные нам Богом. Покажем же красным мундирам, что мы умеем петь.
И Саксон запел:
И сердце верное твоеПусть силы грешных не боится!Блеснет архангела копье —И дело гордых разорится.А полтораста голосов могучим, дружным хором ответили:
Бог вам помощник! Боритесь смело!Храбро сражайтесь за правое дело.В эту минуту я понял, почему спартанцы считали лучшим генералом хромого певца Тиртея; крестьяне, и без того готовые к борьбе, еще более ободрились при звуках собственных голосов. Воинственные слова старого гимна разбудили в них окончательно воинственный дух. И этот пыл охватил их настолько сильно, что они не могли даже докончить гимна и пение перешло в громкий вызывающий клич. Люди махали оружием и рвались вперед, готовые разрушить устроенную ими же самими преграду и броситься навстречу неприятелю.
А тем временем к баррикаде подъехал молодой драгунский офицер, красивый молодой человек с лицом оливкого цвета. Он остановил свою красивую саврасую лошадь и повелительно поднял вверх руку, приглашая всех умолкнуть. Когда тишина водворилась, он крикнул:
— Кто вожак этого сборища?
— Обращайтесь ко мне, сэр, — ответил Саксон, стоя на телеге, — но помните, что ваш белый флаг защищает вас до поры, пока вы будете вести себя, как подобает. Враги должны быть вежливы. Говорите же, что хотите, и уезжайте.
Офицер насмешливо улыбнулся и ответил:
— Вежливость и почтение не воздаются бунтовщикам, которые подняли оружие против своего законного государя. Раз вы — командир этой сволочи, то я вас предупреждаю о следующем: вся эта компания должна разойтись во все стороны не позже пяти минут… — Он вынул изящные золотые часы из кармана и промолвил: — Если эти люди не разойдутся в течение этого времени, мы их атакуем и перерубим всех до единого.
— Господь защитит своих людей, — ответил Саксон при свирепом одобрении фанатиков. — Все ли ты сказал?
— Все, и этого тебе довольно, пресвитерианин и изменник! — крикнул Уорнет. — Слушайте вы все, безголовые глупцы… — И, поднявшись на стременах, он обратился к крестьянам и заговорил: — Что вы можете сделать с вашими карманными ножами? Ими можно только сыр резать, а не воевать. Вы изменники, но вы можете спасти свои шкуры. Выдайте ваших вожаков, бросьте на землю дрянь, которую считаете за оружие, и положитесь на милость короля.
— Вы злоупотребляете правами парламентера, — воскликнул Саксон, вынимая из-за пояса пистолет и взводя курок. — Попробуйте сказать еще одно слово с целью сбить этих людей с пути истины — и я буду стрелять.
Офицер, не обращая внимания на эти слова, опять закричал:
— Не думайте, что вы принесете пользу Монмаузу. Вся королевская армия идет на него и…
— Эй, берегись! — раздался суровый, злой голос нашего вождя.
— Через месяц, самое большое, Монмауз будет казнен на эшафоте! — опять крикнул офицер.
— Но ты-то этой казни не увидишь, за это я ручаюсь, — ответил Саксон и, быстро нагнувшись вперед, нацелился прямо в голову корнета и выстрелил. Трубач, услышав звук выстрела, повернул лошадь и помчался прочь. Саврасая лошадь помчалась тоже. Офицер продолжал держаться в седле.