Приключения мышонка Десперо
Шрифт:
Это слово — предательство— и крутилось в голове Десперо, когда они наконец добрались до узких крутых ступеней, что вели вниз, в чёрную дыру подземелья.
Мыши — двое в колпаках и один без — остановились, глядя в пропасть.
А потом Ферло встал на задние лапки, приложил правую переднюю к сердцу и провозгласил:
— Во имя благоденствия мышей этого замка в этом часу сего дня мы доставили сюда мышонка, который заслужил наказание. Согласно установленным нами законам на его шее — красная нить смертника.
— Красная нить смертника, — тихонько повторил Десперо.
Слова красная
Десперо покатился вниз, в подземелье. Кубарем, кувырком летел он во тьму, хвостик путался в усиках, а в голове звучали два слова. Одно слово было предательство.А другое, за которое он цеплялся из последних сил, было Горошинка.
Принцесса Горошинка.
Предательство. Горошинка. Предательство. Горошинка.
Эти два слова и крутились у него в сознании, пока сам он летел под землю, во тьму.
Глава четырнадцатая
Тьма
Десперо лежал на спине у подножия лестницы и ощупывал все свои косточки — одну за другой. Они были на месте. И что самое поразительное, все были целы. Мышонок поднялся на ноги и вдруг ощутил запах. Нет, не запах — ужасную, нестерпимую, оскорбительную для носа вонь.
Да, читатель, в подземелье воняло. Отчаянием, страданием и безнадёжностью. Иными словами — тут пахло крысами.
И, господи, как же здесь было темно! Никогда прежде не доводилось Десперо встречаться с такой непроглядной, такой бездонной тьмой. Она присутствовала в подземелье явственно, точно живое существо. Мышонок поднял лапку и поднёс её к лицу, к самым усикам. Но лапку свою не увидел. Он ужасно разволновался: вдруг его уже нет на свете?
— Ой! — сказал он громко.
Звук его голоса эхом раскатился в затхлой вонючей тьме.
— Предательство, — произнёс Десперо, просто чтобы снова услышать свой голос и убедиться, что он ещё жив. — Горошинка, — сказал Десперо, и имя любимой тут же кануло в черноту подземелья.
Он дрожал. Кашлял. Чихал. Зубы его громко стучали. Ему очень не хватало носового платка. В конце концов он ухватился за собственный хвост — просто, чтобы хоть на что-то опереться в этой жизни, — но за долгие секунды, пока он нащупывал его в кромешной тьме, он почти решил, что хвоста у него больше нет.
Он было собрался потерять сознание, поскольку в сложившейся ситуации ничего лучшего придумать не мог. Но потом ему вспомнились слова Ниточных дел мастера: честь, благородство, преданность, отвага.
«Я буду отважен, — решил Десперо. — Я постараюсь быть таким же отважным, как рыцарь в сияющих доспехах. Я буду отважен во имя принцессы Горошинки».
С чего же начать? Как тут быть отважным?
Он откашлялся. Отпустил свой хвост. Распрямил плечи.
— Однажды жил да был… — сказал он в темноту. Он произнёс эти слова, потому что они были самыми лучшими, самыми волшебными из всех, которые он знал. Они были надёжнее хвоста. — Однажды жил да был… — сказал он снова. Десперо по-прежнему чувствовал себя маленьким, но отваги у него стало чуть больше. — Жил да был рыцарь, и он всегда носил сияющие серебряные доспехи.
— Однажды жил да был? — прогрохотал из темноты чей-то голос. — Рыцарь в серебряных доспехах? Да разве мыши знают о подобных вещах?
Таким неслыханно громким голосом, наверно, может говорить только самая большая крыса на свете!
Уставшее за день сердечко Десперо снова замерло.
И он снова бухнулся в обморок.
Глава пятнадцатая
Свет
Придя в себя, Десперо понял, что сидит на ладони человека. Ладонь была большая, грубая, мозолистая. Прямо перед носом мышонка колыхалось пламя спички, а из-за пламени прямо на него смотрел огромный тёмный глаз.
— Ага, мышонок с красной нитью на шее, — прогремел голос. — Ну ещё бы! Кому как не Грегори знать все ваши повадки, ваши мышиные да крысиные законы. Грегори и сам носит ниточку. Видишь, мышонок? — Он поднёс спичку к свече, та занялась, и Десперо увидел, что у человека на ноге — толстая прочная верёвка.
— Только меж нами есть разница, — продолжал свою речь человек. — Моя ниточка ведёт к жизни, а твоя — к смерти.
Он задул свечу, и они оказались в полной темноте. Человеческая ладонь сжала мышонка плотнее, и сердце его бешено заколотилось. Это бился его страх.
— Кто ты? — прошептал он.
— Эх, мышиная твоя душа! Ответ прост. Я — Грегори. Тюремщик Грегори, которого похоронили тут заживо много лет назад. Приставили надзирать за этим подземельем. Уж полвека, почитай, прошло. Нет, много веков. Почитай, целая вечность. Твой новый знакомец — тюремщик Грегори, с которым судьба сыграла презлую шутку. Он сторожит собственную тюрьму.
— Понятно, — сказал Десперо. — Грегори, ты меня отпустишь?
— Мышонок интересуется, отпустит ли его тюремщик Грегори? Послушай-ка старика Грегори, дурачок. Отпустить тебя — дело нехитрое. Но тебе будет совсем невесело. И свобода тебе вовсе не нужна. Куда тут идти? Куда идти во тьме, где за каждым углом тебя подстерегает жуть? Тут столько ходов-переходов, столько поворотов и тупиков, фальшивых дверей и дверей, ведущих в никуда. Ты тут же канешь, пропадёшь на веки вечные… В этом лабиринте только Грегори да крысы смогут найти дорогу. Крысярам тут вообще раздолье, потому что это чёрное подземелье — точно карта их чёрных душ. Зато у Грегори верёвочка к ноге привязана. Она его всегда куда надо выведет. К началу пути. Так что отпустить тебя для Грегори пустяк, а для тебя погибель. Обратно запросишься. Крысы-то тебя уже стерегут.
— Правда?
— А ты прислушайся. Вон их хвосты шуршат по грязной, вонючей жиже. Это крысяры за тобой спешат. Чтобы разорвать тебя на мелкие кусочки да съесть.
Десперо показалось, что он явственно расслышал, как точат свои и без того острые когти и зубы свирепые крысы.
— Сначала они сдерут с тебя кожу. Потом сгрызут мясо с костей, обглодают каждую косточку. В конце концов от тебя вовсе нечего не останется. Одна красная ниточка. Да ещё кости. Уж сколько мышиных костей перевидал Грегори на своём веку! Не сосчитать.