Приключения новобрачных
Шрифт:
– Даже если дама не против, то против я, – с мрачной решимостью заявил Уильям. – Он совокупляется со служанкой средь бела дня, и то, что она этого хочет, значения не имеет. Любая женщина заслуживает, чтобы с ней это делали в постели. О чем только думает барон!
При упоминании отца Камерона Джеймс остановился. Кое-чему жизнь в отчем доме его все же научила. Все время следовало быть начеку и думать, что ты делаешь, как себя ведешь и с кем проводишь время. Именно по этой причине Джеймс и уехал из Морега в Глазго и устроился учеником солиситора, оказавшегося настоящим тираном. Но это был его выбор. Камерон же покинул Морег за несколько
Они оба вернулись в Морег в прошлом году. Прибыли из разных мест, и каждый из них пришел к этому решению своим путем. Джеймс, беспутный второй сын графа, решил сбросить груз ошибок прошлого и усердным трудом и примерным поведением заставить земляков изменить мнение о нем. А Камерон вернулся в город героем – вся грудь в орденах – и, очевидно, с сознанием того, что его героическое прошлое дает ему право задирать любую юбку. Конечно, женщины не возражали, но все же…
Тихий и незлобивый Патрик Чаннинг, приехав в Морег, оказался меж двух огней. Поскольку он в свое время был дружен и с Дэвидом, и с Джеймсом, то своим появлением в Мореге, сам того не желая, нарушил хрупкий мир, который только-только начал здесь устанавливаться. Хотя Камерон сам сделал все возможное, чтобы этот мир разрушить.
Джеймс поднес палец к губам и покачал головой, давая знак Уильяму, чтобы не лез не в свои дела. Он попытался развернуть кобылу, потянув за поводья, но та вдруг громко заржала, очевидно увидев что-то в полутемной конюшне. И ответом ей было пронзительное ржание откуда-то из темноты. Лошадь навострила уши и начала пританцовывать, поднимая пыль из опилок и сотрясая доски настила.
Раненный в голову, со все еще ноющей голенью, Джеймс повис на поводьях, пытаясь унять расшалившуюся кобылу. Было ясно, что выбраться из конюшни незамеченными им с братом не удастся. И действительно, женщина под Камероном взвизгнула и тут же попросила позволить ей вернуться в дом.
Не оставлял сомнений и тот факт, что эта девушка была именно служанкой, поскольку в противном случае она бы не демонстрировала столь почтительного отношения к своему партнеру в разгар столь страстного соития. Но сейчас девушка побледнела как полотно, а в глазах ее застыл ужас. Возможно, она служила камеристкой у матери Дэвида, и узнай ее хозяйка о том, что здесь происходило, ее тотчас рассчитали бы.
Камерон наконец повернул голову. Светлые кудри его были растрепаны, и не трудно было догадаться, что этот беспорядок являлся делом проворных рук горничной. Затуманенный взгляд Камерона остановился на Джеймсе. Девушка же в спешке оправляла юбки и застегивала лиф.
– Не забивай этим свою хорошенькую головку, Мэг, – проворчал Дэвид.
Девушка посмотрела на него так, словно он дал ей пощечину.
– Мэгги, – сдавленно проговорила она, – меня зовут Мэгги…
Камерона по крайней мере хватило на то, чтобы придать лицу виноватое выражение.
– Э… Ну да, Мэгги. Ты не волнуйся, Мэгги, он никому не скажет. Он такой… умеет держать рот на замке. Я разве не прав, Маккензи?
Джеймс сжал кулаки.
– Конечно, прав. – Он посчитал за лучшее сделать вид, что не понял, на что намекал бывший друг. – Да, верно, я никому не скажу.
Девушка провела дрожащей рукой по волосам, заправляя выбившиеся пряди под
– Я… простите, я не должна была это делать.
– Не должны были, – согласился Джеймс. – Но в этом не только ваша вина. Ему следовало быть осмотрительнее.
Могучий блондин угрюмо смотрел на Джеймса.
– Тебе бы лучше вернуться в дом, Мэгги, – с угрозой в голосе, адресованной не девушке, а бывшему другу, произнес Дэвид.
Увы, бедняжка не знала, на кого так сердится ее любовник. В растерянности бросив взгляд на мужчину, которого недавно целовала, она, подхватив юбки, опрометью бросилась вон из конюшни – к большому каменному особняку, где ее, вероятно, могли хватиться в любую минуту. Дэвид Камерон проводил девушку, бежавшую по ухоженному газону, долгим оценивающим взглядом.
– Доволен, Маккензи? – спросил он, повернувшись к непрошеному гостю.
– Больше, чем ты, судя по всему. – Джеймс с презрением взирал на бывшего друга. Камерон был весь в сене и без сюртука и шляпы скорее походил на конюха, чем на джентльмена. Джеймс никогда не мог понять, почему женщин так тянуло к этому человеку. Действительно, что их привлекало в нем больше – будущее богатство или внешность? Наверное, у женщин не все в порядке с головой, если они за красивым лицом и увесистым кошельком его папаши не могли разглядеть подлеца и мерзавца.
У Джеймса зачесались руки – ужасно хотелось расквасить Камерону нос и подпортить его слишком уж красивую физиономию.
– Привычки у тебя, Камерон, все те же. – Он похлопал по шее кобылу, чтобы хоть чем-то занять руки.
– А у тебя все тот же дурной вкус. По крайней мере в том, что касается лошадей, – не остался в долгу Камерон неспешно застегивая брюки. – Что, скажи на милость, здесь делает лошадь, которую я вчера продал мяснику?
Джеймсу почудилось, что мозги у него в черепе вот-вот закипят. Такого вопроса он никак не ожидал. Что за день у него сегодня? Если кобыла, которую он тащил сюда через весь город, была продана мяснику, то едва ли он обнаружит своего коня мирно пасущимся на выгуле за домом Камерона. И это означало, что Цезарю, племенному жеребцу, чей отец был чемпионом «Гран-при», Цезарю, по праву считавшемуся лучшим жеребцом во всем графстве, возможно, грозила та же судьба, что была уготована черной кобыле.
Стараясь держать себя в руках, Джеймс проговорил:
– Кобыла заслуживает того, чтобы ей дали шанс. Ее еще можно вылечить. – Он мысленно проклинал головоломку, которая с каждым найденным ключом становилась все более запутанной. А последствия – если он не успеет ее разгадать вовремя – представлялись все более жуткими. – Чаннинг говорит, она еще может послужить племенной кобылой, ведь экстерьер у нее отличный. Прежде чем списывать ее со счетов, стоило бы дать себе труд все хорошенько взвесить.
– А ты, как всегда, готов первым подобрать то, что мне не нужно, – бросил в ответ Камерон, схватив черную кобылу под уздцы.
Но Джеймс не торопился отпускать вожжи. Камерон же терял самообладание, судя по красным пятнам, появившимся у него на скулах, и Маккензи не без удовлетворения отметил этот факт. Он продолжал смотреть в лицо бывшему другу, лихорадочно обдумывая следующий шаг.
– Предлагаю тебе сделку, – сказал он наконец. – Я отдаю тебе кобылу, а ты ответишь на кое-какие мои вопросы. – Джеймс отпустил поводья. – Я хочу поговорить с тобой о вчерашнем вечере и о женщине, с которой я был в «Синем гусаке».