Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)
Шрифт:
— Или я непозволительно ошибаюсь и мне нужно матросскую фуфайку заменить бабьим чепчиком, или эта каналья ведет нас в Тихий океан.
— Будь мы одни, я мало беспокоился бы о нашей жизни, — озабоченно произнес Фрике, — но мы обязаны исполнить поручение друзей, которые рискнули всем своим капиталом.
— Во всяком случае, этот долговязый американец нам дорого заплатит! — угрожающе закричал Пьер, потрясая револьвером.
Настало время завтрака, и наши друзья, хотя и сильно озадаченные непонятным поведением капитана, подкрепили свои силы несколькими китайскими блюдами.
Тут произошло нечто загадочное.
Неожиданно они впали в глубокий тяжелый сон. Сколько он продолжался, друзья не знали.
Когда они проснулись, полная темнота царила вокруг. Головы были точно налиты свинцом, а руки и ноги связаны.
— Черт возьми, — прошептал Фрике, — я на четырех якорях!
— Тысяча смертей! — воскликнул громовым голосом Пьер. — Мы брошены в трюм!
ГЛАВА II
Строгий арест. — Моряк, который не согласен иметь кормилицу. — Замыслы бандита. — Страшные угрозы. — Почему бандит не выбросил обоих пассажиров за борт. — Два океанских пути из Макао в Сидней. — На всех парах. — Рискованный маневр. — Неминуемая авария. — Прощайте, хорошие дни. — На коралловой отмели. — Агония погибшего судна. — Капитан, который оставляет свой корабль первым. — Что произошло в трюме «Лао-цзы». — Побег эмигрантов.
Фрике был прав, а Пьер ошибался.
Они лежали связанные по рукам и ногам не в трюме, а в своей каюте. Сильное наркотическое средство сделало свое дело: оно ослабило мускулы моряков, иначе вряд ли веревки смогли удержать их.
С хладнокровием человека, бывавшего и не в таких переделках, Фрике попробовал разорвать веревки и, убедившись в их крепости, прервал молчание:
— Пьер, все это произошло по моей вине, я должен был учесть твои подозрения.
— Разве можно было что-нибудь сделать?
— Конечно.
— Как?
— Очень просто. Я схватил бы за шиворот капитана, ты — второго бандита, его помощника. Мы спрятали бы их в надежном месте, и поверь мне: тот сброд, который составляет экипаж парохода, не выразил бы ни малейшего протеста, если бы мы приняли на себя командование «Лао-цзы».
— Да, мой друг, нам нужно было поступить так, хотя эти проклятые янки даже во сне держатся за рукоятку револьвера. Но хуже всего то, что мы отвечаем за бедных работников. О, если бы речь шла только о нас…
— Да, это главное несчастье, — грустно согласился Фрике.
— Но что нужно этому бандиту? — яростно воскликнул Пьер. — Почему этот мерзкий пингвин связал нас и бросил сюда? Неужели из-за того, что я вчера интересовался компасом? О, если бы я мог предположить это, то набрал бы полный рот морской воды и держал ее до самой Суматры.
— Успокойся, мой друг, — сказал Фрике, — ты ни в чем не виноват. Я догадываюсь, к чему ведется игра нашего бандита. Американец, очевидно, и не собирался доставлять нас по назначению. С того самого дня, как начался прием работников на палубу парохода, он уже задумал отнять у нас и перепродать бедных кули. Чуть раньше чуть позже — его жестокость должна была проявиться. Ты, может быть, только ускорил, но не вызвал ее. И вот что приходит мне в голову. Не связан ли со всем этим шоколадный дворянчик Бартоломео ди Монте? Ты припоминаешь его последнюю угрозу?
— Как же, очень хорошо помню эту обезьяну с безобразной улыбкой, когда он что-то прокричал нам вслед. Если мне придется снова побывать в Макао, то вряд ли он будет еще когда-нибудь улыбаться.
— Кроме того, — прибавил, ворочаясь, Фрике, — положение наше не самое удобное: у меня болят все кости.
— Бедный мальчик, — с состраданием взглянул на товарища Пьер, — сразу видно, что ты первый раз в такой передряге. В молодости мне часто приходилось иметь дело с пеньковыми шнурочками. Терпи и утешайся тем, что бандиты нас не разлучили.
В это время брезент, закрывавший трап, приподнялся, и в каюту проник свет. Через минуту по трапу спустился молодой китаец с огромной дымящейся чашкой рисовой похлебки, в которой плавали ломтики сомнительного мяса.
— Ба! — вскричал Фрике. — Нам выпала манна небесная.
— Молчать! — вдруг раздался грубый голос в каюте.
Это был часовой, который пришел вслед за китайским мальчиком.
Поваренок, дрожа, поставил миску, набрал полную ложку похлебки и поднес ее к заросшей физиономии Пьера.
— Проклятие, — вскричал тот, — долговязый бандит хочет дать мне кормилицу! Мне, Пьеру де Галю, старому боцману фрегата «Молния» и патентованному первому рулевому! Никогда!
Китаец, встретив такой энергичный отпор, поднес ложку ко рту Фрике. Тот, превозмогая отвращение, сделал несколько глотков.
Увидев это, бретонец смирился и позволил себя накормить.
— Так и быть, — покорно шептал бедняга, протягивая губы вперед, когда мальчишка подносил к нему ложку с похлебкой.
Когда окончился скудный завтрак и китаец унес свою миску, Пьер де Галь подозвал часового и обратился к нему с речью на каком-то птичьем языке, который должен был считаться английским.
— Хотя вы и порядочный мошенник, — начал он, — но все-таки моряк, а значит, должны знать, что моряку после еды нужна порция табака за щеку.
Американец выслушал и безмолвно отошел в угол.
— Животное! — выругался Пьер де Галь. — Хорошо, мне не придется завязывать узелок на память для того, чтобы рано или поздно заставить тебя плясать под мою дудку.
Пятнадцать смертельно томительных дней прошли, не принеся ни малейшего облегчения в судьбе заключенных. Единственным утешением для Пьера был сюрприз, сделанный маленьким китайцем: он незаметно сунул моряку пакет с табаком.
— Бедный юнга, — говорил Пьер, — невесело твое житье на этом проклятом пароходе, судя по синякам, которые украшают твою рожицу. И, несмотря на это, ты все-таки остался добрым малым.