Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)

Пролог. — Парижанин Фрике и его друг Пьер де Голь. Монте-Карло на крайнем Востоке. — Выставка сокровищ. — Макао. Игроки всех цветов, одинаково обкрадываемые. — Шестидесятилетний шулер. Торговцы людьми. — То, что называется «Баракон». Корабль «Лао-цзы». — Ложный путь. — Французы в западне.

— Итак, вы отказываетесь уплатить карточный долг?

— Нет, сеньор, [1] нет. Примите мои извинения. Я не отказываюсь, я только не при деньгах сегодня. Но вы знаете, что здесь, как и на вашей славной родине, карточный долг — долг чести.

— Гм… Долг чести. Смотря с кем имеешь дело.

— Я вам даю слово Бартоломео ди Монте… Никто здесь не сомневается в слове Бартоломео ди Монте.

— В слове торговца людьми?

— Ваша милость хочет сказать — чиновника эмиграции.

— Моя милость хочет сказать то, что говорит. А если мои слова вас оскорбляют, это меня не касается. Я окончательно потерял терпение за эти две недели, пока я нахожусь в вашем вертепе.

— Однако, сеньор…

— Молчать, черт возьми! Вы плут и больше ничего. Я прекрасно видел, как вы передали пиастры вашему сообщнику, поспешившему дать тягу.

— Кто плут? Вы сказали, что я плут?!

— Именно плут. Выигрыш меня не волнует. Я не игрок, но не желаю, чтобы какая-нибудь шоколадная кукла надувала меня и смеялась надо мной.

— Я охотно простил бы, принимая во внимание вашу молодость, определение, брошенное на ветер, но последние слова, в которых я вижу оскорбление моей национальной гордости, заставляют меня требовать удовлетворения. Завтра на рассвете, сеньор, вы узнаете, что такое гнев Бартоломео ди Монте…

Смех первого собеседника прервал эту речь, произнесенную на смеси французского, испанского и португальского.

— Да, но если я соглашусь на эту дуэль, то явлюсь не иначе как с толстой бамбуковой палкой. Ах, какая у вас грозная шпага! Не этим ли оружием вы думаете рассечь нить моей жизни? Ха-ха-ха!

— Это шпага великого Камоэнса.

— Как, еще одна?.. Ведь мне уже предлагали продать с полдюжины шпаг великого Камоэнса. Впрочем, у нас во Франции у каждого антиквара найдется палка Вольтера.

Этой насмешки знаменитый Бартоломео ди Монте не мог снести — он повернулся и, гремя своей чудовищной шпагой, вышел на веранду.

Француз остался один. Это был молодой человек, почти юноша. Его усики с особенным старанием были закручены кверху. На нем были синяя матросская куртка и широчайшие фланелевые штаны, а клеенчатое американское кепи лихо сидело на макушке, придавая французу вид боевого петушка. Открытый ворот рубашки обнажал бронзовую от загара и необыкновенно мускулистую грудь. Этот молодец, весивший не более полутораста фунтов, обладал недюжинной силой.

Он еще улыбался, вспоминая стычку с желтолицым Бартоломео, когда тяжелая рука, с размаху опущенная на его плечо, и грубый голос за спиной заставили его вздрогнуть.

— А, это ты, старина Пьер?

— Он самый, мой мальчик.

— Как ты отыскал меня здесь?

— Это было так же просто, как опрокинуть стаканчик грога перед сном. Когда ты сошел на берег, я рассудил, что оказаться одному в этом гнезде португальских пиратов не совсем удобно, и, чтоб избавить тебя от неприятельского абордажа, взял твой курс. Пробродив немного в этих закоулках, грязных, как палуба угольного брига, я наконец нашел тебя, моего дорогого Фрике, и, клянусь тысячей штормов, не оставлю теперь ни на минуту.

— Дружище Пьер, — ответил на эту громовую речь растроганный Фрике, — ты всегда добр ко мне.

— Пустяки, мой мальчик. Я твой должник и, вероятно, не скоро еще расплачусь с тобой. — И старый моряк снова опустил кулак величиной с голову ребенка на плечо Фрике.

На голову выше юноши, вдвое шире его, он казался гигантом среди малорослых португальцев Макао. Каждый, кто знал Пьера де Галя, понимал, что гораздо лучше быть его другом, чем врагом.

Но какие добрые глаза и открытое лицо были у этого здоровяка! Его грубый, как рев муссона, голос дышал искренностью, а серые глаза, научившиеся пронизывать туман и темноту, смотрели дружески и весело.

— О чем ты думаешь, Фрике?! — воскликнул снова Пьер, хлопнув юношу по плечу.

— Я думаю, мой друг, о нас… Кажется, мы с тобой довольно постранствовали по свету, имели немало хороших и дурных приключений и все-таки натолкнулись здесь, в грязном Макао, на нечто совсем неожиданное. У меня только что была стычка с этим дворянчиком Бартоломео ди Монте. И как подумаешь, что этот негодяй — представитель великой и сильной нации! Эта желтолицая обезьяна с кривыми ногами, помесь португальца и китаянки, имела, быть может, своим предком Альбукерка или Васко да Гама. Жалкое, худосочное растение, прозябающее в удушающей атмосфере среди подонков и отбросов Востока. Трус, наглец, предатель — и мне придется драться с ним, с этим «славным» Бартоломео ди Монте!

Пьер слушал молодого друга с разинутым ртом. На его лице было написано не столько удивление, сколько умиление перед познаниями Фрике.

— Знаешь ли, дружище, — сказал он голосом, до смешного полным уважения, — ты стал так же умен, как корабельный док, клянусь тысячей штормов.

— Да, я много работал, занимался, — отвечал смущенно Фрике восторженному Пьеру. — Впрочем, в этом, так же как и во всей моей судьбе, заслуга дорогого Делькура.

— Славный малый, — заметил задумчиво Пьер.

— Бедный Делькур! — продолжал Фрике. — Если бы не это разорение, которое его постигло, я продолжал бы свое образование и не забрался бы сюда, в этот грязный притон воров, для вербовки дешевых работников.

— Мы вырвем их из лап торговцев людьми.

— Без сомнения. Ты, конечно, знаешь миссию, которая возложена на меня: вызволить этих несчастных, которые прозябают хуже, чем псы, и переправить их в нашу колонию на Суматре, где они будут не рабами, а свободными рабочими.