Приключения Перигрина Пикля
Шрифт:
Лишившись покровительства и денег, которые мой великодушный муж перестал мне выплачивать, я очутилась в очень затруднительном положении. Графиня д'Аремберг, лорд Д. и много других высоких особ ходатайствовали обо мне перед его величеством, находившимся в то время за границей, но он отказался вмешиваться в отношения между супругами. Графиня Калемберг послала моему отцу письмо, в коем описывала мое затруднительное положение и брала на себя ответственность за мое поведение в том случае, если он будет высылать мне ежегодно маленькую сумму денег, каковая позволила бы мне не зависеть от моего мужа, который, по общему мнению, является негодяем и не доставит мне ни счастья, ни покоя; в противном случае
В ответ на это милое предстательство отец ответил, что его средства не позволяют ему прийти мне на помощь; у него подрастают дети, и я во всяком случае должна вернуться к мужу. В ту пору столь безнадежным было мое положение, что я заложила свои платья и безделушки и унизилась даже до просьбы к мистеру С. ссудить мне пятьдесят фунтов, в чем он отказал.
Когда меня постигло несчастье, двое людей, для которых во дни моего благополучия мой кошелек был всегда открыт, покинули меня. Ничто так не укрощает духа, непривычного к мольбам, как нужда. Получив отказ, я обратилась за помощью к лорду Б., который также, по-видимому, не имел возможности облегчить мою участь. Это оскорбление я от него заслужила; но было время, когда он предоставлял мне возможность занять положение, избавляющее от необходимости прибегать к унизительным просьбам. Я не была бы вынуждена беспокоить моих друзей, если бы не отказалась от того, что он раньше мне предлагал. Касательно же другого джентльмена, к которому я обратилась, мне кажется, он мог бы более внимательно отнестись к моему положению не только по причинам, упомянутым выше, но и потому, что он знал меня слишком хорошо, чтобы не понимать, как я страдаю, снисходя до таких просьб.
Несколько офицеров, догадывавшихся о моей беде, великодушно предлагали мне деньги. Но я не могла злоупотреблять их дружескими чувствами или поведать о моем несчастье кому бы то ни было, кроме одного человека, у которого взяла в долг небольшую сумму. В довершение всех моих напастей я серьезно занемогла в то самое время, когда не было иного способа избежать когтей моего преследователя, кроме быстрых переездов с места на место. Находясь в такой крайности, я обратилась к одному достойному брюссельскому джентльмену, моему большому другу, но не любовнику. Я говорю «не любовнику», ибо каждый, кто оказывает поддержку молодой женщине, находящейся в затруднительном положении, почитается ее любовником.
Этот великодушный фламандец выехал со мной из Брюсселя и сопровождал меня до французской границы. Будучи больной в ту пору, когда мне пришлось предпринять это путешествие, я, по всей вероятности, не вынесла бы утомления, вызванного поездкой, если бы мою бодрость не поддерживала беседамоего спутника; это был влиятельный деловой человек, который взялся вести мои дела таким образом, чтобы я имела возможность вновь вернуться в город, мною оставляемый. Он был молод, расторопен, относился ко мне очень заботливо и делал все возможное, чтобы мне было удобно и спокойно. Думаю, что к его дружбе со мной примешивалось и другое чувство; но он был женат и жил в ладу с женой, с которой я была дружна; поэтому он знал, что я никогда не согласилась бы вступить с ним в любовную связь.
Мы прибыли в Валансьен; он снабдил меня небольшой суммой денег — только такую сумму я согласилась взять — и вернулся в свой родной город,
Посетив Версаль для засвидетельствования благодарности за оказанную мне милость, я задержалась на несколько дней в Париже, где не могла поселиться вследствие крайней скудости моих средств, а затем направилась в Лилль, где решила обосноваться. Там моя болезнь вспыхнула с такой силой, что мне пришлось пригласить врача, который, по-видимому, был учеником Санградо, так как не оставил в моем теле почти ни единой капли крови, хотя это не принесло мне ни малейшего облегчения. Наоборот, я столь ослабела от разнообразных очистительных средств, а мое состояние настолько ухудшилось от утомления и душевных волнений, что у меня осталась только одна надежда на выздоровление — возвратиться в Англию и поручить свое лечение врачу, на искусство которого я могла бы положиться.
Питаясь этой зыбкой надеждой, я решила сделать попытку вернуться на родину; я выехала из Лилля в таком тяжелом состоянии, что почти потеряла сознание, когда меня усадили в карету. Еще до отъезда средства мои были истощены в такой мере, что едва ли их хватило бы на покупку провизии на дорогу, если бы я могла есть, и у меня не было бы, чем оплатить дорожные издержки, не приди мне на помощь лорд Р. М., который, я убеждена, готов был сделать все для моего благополучия, хотя и считался почему-то человеком очень скупым и я не ожидала от него такого одолжения.
В плачевном состоянии я была доставлена в Кале, всю дорогу находясь между жизнью и смертью, и не проглотила за все время ни куска. От усталости и болезни я упала в обморок, когда меня переносили в гостиницу, и чуть не умерла в ожидании помощи. Я почувствовала себя немного лучше, после того как отведала хлеба и вина, на чем настоял французский врач, случайно проходивший мимо дома и приглашенный ко мне. Послав служанку в Брюссель позаботиться о моих платьях, я села на пакетбот и, когда мы прибыли в Дувр, была почти при смерти.
Отсюда с обратной почтовой каретой я направилась в Лондон; там в гостинице меня уложили в постель и послали за лекарем, прописавшим мне возбуждающее лекарство, которое меня воскресило; когда я обрела дар речи, я сообщила ему свое имя и просила зайти к доктору С. и уведомить его о моем состоянии. Девушка, племянница хозяйки, узнав, что за мной некому ухаживать, старалась всячески мне услужить; я приняла ее услуги, так же как и предложение переехать в дом лекаря, куда меня перенесли, как только я смогла вынести передвижение. Там меня навестил мой врач, который был потрясен, найдя меня в столь опасном состоянии. Узнав обо всем происшедшем со мной, он понял, что моя болезнь является следствием перенесенных мною испытаний, и посулил мне скорое выздоровление, если я буду спокойна.
За мной ухаживали во время болезни со всей возможной заботливостью; о моем муже ни разу не упоминалось в моем присутствии, так как я считала его виновником всех моих несчастий. Через месяц мое здоровье значительно улучшилось благодаря искусству и вниманию врача, считавшего меня достаточно окрепшей, чтобы вынести новые волнения, и потому убеждавшего меня в необходимости совершить мудрый шаг, возвратившись к мужу, которого он за это время часто встречал. Но я отвергла его предложение, снова подала прошение о раздельном жительстве и сняла домик на Сент-Джеймской площади.