Приключения Перигрина Пикля
Шрифт:
Не чувствуя никакого расположения ко сну, миссис Траньон весь остаток ночи посвятила планам о коренном преобразовании, которое решила произвести в семействе; и как только первый жаворонок приветствовал утро, она, встав со своего скромного ложа и кое-как одевшись, вышла из своей комнаты, принялась обследовать места, до сей поры неведомые, и во время своих изысканий заметила большой колокол, который привела в действие с такой энергией, что переполошила всех в доме. Через секунду к ней прибежали полураздетые Хэтчуей, Пайпс и все слуги; но не увидев ни одной особы женского пола, она начала громить леность и сонливость служанок, которым, по ее словам, следовало приступить к работе по крайней мере за час до ее зова. И тогда в первый раз она услыхала, что ни одной женщине не разрешалось ночевать в стенах крепости.
Она не преминула возопить против такого распоряжения и, узнав, что кухарка и горничная помещались в маленькой пристройке, находившейся за воротами, приказала опустить подъемный мост и самолично вторглась в их жилище, повелев им немедленно приниматься за уборку комнат, содержавшихся отнюдь не в образцовом порядке, тогда как двум мужчинам было тотчас поручено перенести из дома ее брата под новый ее кров кровать, на которой она привыкла спать. В результате не прошло и двух часов, как все хозяйство в крепости было перевернуто вверх дном и поднялась суета.
Траньон, потревоженный и сбитый с толку этой суматохой, выскочил, как сумасшедший, в одной рубахе и, вооружившись дубиной из дикой яблони, ворвался в апартаменты своей жены; при виде двух плотников, сколачивавших кровать, он, испуская страшные проклятья и энергическую брань, приказал им убираться, клянясь, что не потерпит переборок в трюме, где он хозяин. Но видя, что его протест оставлен без внимания этими рабочими, которые приняли его за помешанного члена семьи и вырвавшегося из своего заключения, он напал на них обоих с великим бешенством и негодованием и встретил столь грубый прием, что в скором времени растянулся на полу вследствие удара, нанесенного ему молотком, который подверг серьезной опасности единственный его глаз.
Приведя его таким образом к подчинению, они решили связать его веревками и уже начали готовить путы, но тут он был избавлен от унижения вошедшей супругой, которая спасла его из рук противников и, выражая ему свое соболезнование, объяснила это злоключение вспыльчивым и грубым его нравом.
Он думал лишь о мщении и сделал попытку покарать дерзких работников, которые, едва услыхав о его звании, начали с большим смирением просить прощения за содеянное ими, уверяя, что они не признали в нем хозяина дома. Но, отнюдь не удовлетворившись таким извинением, он ощупью искал колокол (воспаление глаза окончательно лишило его зрения), а так как веревка благодаря предосторожности преступников находилась за пределами досягаемости, он начал реветь во весь голос, как лев, рыкающий в западне, изрыгая множество кощунственных слов и проклятий и выкрикивая имена Хэтчуея и Пайпса, которые, находясь поблизости, явились на призыв и получили приказ заковать в кандалы плотников, имевших дерзость напасть на него в его собственном доме.
Его приспешники, при виде причиненного ему ущерба, были возмущены обидой, ему нанесенной, которую они считали оскорблением чести гарнизона еще и потому, что мятежники, казалось, заняли оборонительную позицию и бросили вызов их авторитету. Посему они выхватили из ножен свои кортики — знак своей профессии — и за этим, по всей вероятности, последовала бы отчаянная схватка, если бы не вмешалась хозяйка замка и не предупредила столкновения, заявив лейтенанту, что коммодор был зачинщиком и что рабочие, столь неожиданно атакованные человеком, которого они не знали, вынуждены были действовать в целях самозащиты, вследствие чего он и получил этот злосчастный удар.
Узнав мнение миссис Траньон, Хэтчуей тотчас спрятал свое негодование в ножны и сказал коммодору, что всегда готов исполнить его законные требования, но, по совести, не может участвовать в угнетении бедных людей, которые не повинны ни в каком преступлении.
Эта неожиданная декларация, равно как и поведение супруги, которая в его присутствии выразила желание, чтобы плотники снова принялись за работу, преисполнили сердце Траньона бешенством и чувством унижения. Он сорвал с себя шерстяной ночной колпак, стал бить себя кулаками по лысой голове, клялся, что его люди предали его, и посылал самого себя в глубочайшие бездны ада за то, что принял в свою семью такого василиска.
Но все эти крики оказались бесполезными; это были последние попытки противостоять воле жены, чье влияние на его приближенных уже одержало верх над его собственным и которая теперь властно сказала ему, что он должен предоставить управление всеми домашними делами ей, знающей лучше, чем он, чего требуют его честь и выгода. Затем она приказала приготовить припарку для глаза коммодора, которая и была приложена, после чего его поручили заботам Пайпса, водившего его по дому, как слепого медведя, рычащего в поисках добычи, в то время как его энергическая спутница жизни приводила в исполнение все детали плана, ею задуманного; и кончилось тем, что, когда зрение вернулось к нему, он оказался чужим человеком в своем собственном доме.
Глава X
Эти новшества были введены не без громких протестов с его стороны, и немало любопытных диалогов происходило между ним и его спутницей жизни, которая всегда одерживала победу в споре, так что физиономия его постепенно вытягивалась; он начал подавлять, а затем и вовсе задушил в себе раздражение; страх перед высшим авторитетом явно отражался на его лице, и не прошло трех месяцев, как он уже превратился в примерного супруга. Впрочем, его упрямство было только преодолено, но не уничтожено; в иных случаях он оставался таким же непреклонным и упрямым, как и прежде; но он не смел открыто сопротивляться и подчинился необходимости пассивно выражать негодование. Так, например, миссис Траньон пожелала купить карету и шестерку лошадей, ибо она не могла ездить верхом, а карета, запряженная парой, не подходила для особы ее звания. Коммодор, зная, что он слабее ее в словесном состязании, не счел нужным оспаривать это предложение, но остался глух к ее увещаниям, хотя они были подкреплены всеми доводами, какие могли, по ее мнению, умиротворить его, устрашить, пристыдить или выманить у него согласие. Тщетно твердила она о том, что безграничная любовь, которую она питала к нему, заслуживает ответной нежности и предупредительности; он не внял даже грозным намекам, брошенным ею касательно гнева обиженной женщины, и устоял, словно неприступный бастион, против всех рассуждений о чести и позоре. Не был он также поколеблен непристойными и недобрыми попреками, даже когда она обвинила его в корыстолюбии и напомнила ему о богатстве и почете, приобретенных им благодаря женитьбе, но, казалось, он ушел в себя, как черепаха, которая в случае нападения съеживается в своем щите, и безмолвно выносил бич ее укоров, словно не чувствуя боли.
Впрочем, со дня ее свадьбы это был единственный раз, когда она не достигла цели, а так как она решительно не могла примириться с неудачей, то и пыталась придумать какой-нибудь новый план, с помощью которого могла бы упрочить свое влияние и авторитет. То, в чем отказывала ей изобретательность, было достигнуто благодаря случаю, ибо не успела она прожить и четырех месяцев в крепости, как начались у нее частые приступы тошноты и рвоты, груди стали твердыми, а живот заметно выпятился; короче говоря, она поздравила себя с симптомами своей плодовитости, а коммодор пришел в восторг от перспективы иметь наследника, зачатого от него.
Она понимала, что это было самое подходящее время для восстановления ее суверенитета, и в соответствии с этим использовала те средства, какие природа предоставила в ее распоряжение. Не было ни одного редкого предмета обстановки и ни одного украшения, которых она бы не пожелала; а однажды, отправившись в церковь и увидев подъезжающий экипаж леди Стэйтли, она вдруг упала в обморок. Ее муж, чье тщеславие никогда еще не получало такого удовлетворения, как теперь, ибо его посев обещал жатву, — тотчас забил тревогу и для предотвращения подобных припадков, которые могли привести к последствиям, роковым для его надежды, дал ей разрешение заказать карету, лошадей и ливреи по ее собственному выбору.