Приключения первого бессмертного человека на Земле
Шрифт:
«Хватит! Непристойно играть в кошки–мышки нам, чьи судьбы связаны со школьных времён.
Мне это надоело.
Много лет я пытался подружиться с тобой. Но ты всегда отличался замкнутостью. Каким-то превосходством. Котлеты, которыми угощала меня твоя мама, до сих пор стоят поперёк горла.
Нас разнесло в разные стороны. Однако ты всегда был в поле моего зрения. Не скрою, я завидовал тебе. Чёрт знает, почему. Я стал профессором, главврачом клиники, ты перебивался, преподавал биологию в сельской школе. У тебя умерла жена. Чему тут можно завидовать?
Я не мог спокойно заниматься своей хирургической практикой. Хотя помимо гонораров высокопоставленные пациенты–церковники дарили мне не только дорогие иконы, но и полотна Айвазовского, Поленова, Репина…
И всё же какая-то дьявольская
После неудачной попытки победить рак с помощью воздействия электропунктурой на китайские точки иглоукалывания я через некоторое время вышел на одного среднеазиатского ботаника, который убедил меня заняться исследованием «папаина» – экстракта плодов дынного дерева папайи, произрастающего в юго–восточной Азии. Этот ботаник лечил «папаином» от всех видов рака. Мы с женой создали в Таиланде лабораторию. Привлекли туда десяток специалистов – оголодавших учёных из Москвы и Питера. Они работали под моим руководством несколько лет. Можешь торжествовать. Результат оказался нулевым.
Между прочим, может, тебе будет интересно узнать, американский грант на работу в Неаполе ты получил благодаря моим хлопотам за твоей спиной, моим связям!
После твоей публикации в памятном номере «Сайенс генетикс» я один понял, насколько ошеломляюще твоё открытие. При всей его кажущейся фантастичности.
То, что ты облучал рентгеновскими лучами ген старения, и он дал нужную тебе мутацию – чистая случайность, твоё везение. Уверен, что ты и сейчас до конца не понимаешь, какие горизонты открылись… И Организация Объединённых Наций и Белый дом, и все сильные мира сего – ничто по сравнению с силой, упрятанной в браслете твоего сына.
Давай будем честны перед самими собой. Идеализм за прошедший двадцатый век полностью доказал своё бессилие и ничтожество. Так называемые «христианские ценности» – тоже. Оптимизм идиотов, надеявшихся, что с началом третьего тысячелетия настанет эра тиши да благодати, рухнул вместе со взорванными башнями Торгового центра в Нью–Йорке, с гибелью заложников в московском театре.
Короче говоря, предлагаю тебе возглавить уже учреждённую мою международную организацию. Эта должность не отнимет много времени, так как административную часть я беру на себя.
В рекламных целях необходимо провезти твоего подопытного по всем генетическим лабораториям мира, чтобы после объективных, независимых исследований был подтверждён фактор бессмертия. Произойдёт первая сенсация, превышающая по своей значимости сообщение о полёте Гагарина, или о первой высадке людей на поверхность Луны!
Это разом реабилитировало бы тебя в научном мире.
Нам-то с тобой бессмертия не дано… Сколько осталось жить? Хочешь спокойно провести остаток лет, спокойно работать? Достаточно для начала надеть твой браслет с раствором нескольким новорожденным отпрыскам шейхов из Саудовской Аравии, президентов нескольких стран…
Хочешь получить Нобелевскую премию?
У нас возможности, какие тебе и не снились.
Можешь считать это письмо ультиматумом. Через неделю мой человек придёт за ответом.
Убежище твоё блокировано. Даже со стороны моря.
На первых порах нам нужен не столько твой отпрыск сколько браслет.
Джангозин.»
15
В середине дня небо затянулось тучами. Пошёл дождик.
Я стоял у окна в моей комнате. Оттуда веяло холодом, но я не закрывал его. Всё смотрел на громоздящиеся чёрно–синие замки туч. Между ними сверкали молнии.
Запретив мне отныне выходить даже в парк, отец уехал советоваться к Микеле. Не обращаться же в полицию, где всё, наверняка, было подкуплено. Я уже не считал отца паникёром.
Беззащитность нашего положения стала такой очевидной! От отчаяния я укорил отца: «Видишь, что ты наделал своим открытием! Если бы не я, тебя бы никто не трогал, корпел бы у своих пробирок… Мне семнадцатый год. Чем ты семнадцать лет занимаешься кроме изготовления раствора? Кроме попыток сделать небьющийся браслет. Неудачных!»
Отец изменился в лице. Но меня словно понесло: «Говорила тебе Ольга Николаевна, что это грех? Говорила, что
Он пристально глянул мне в глаза. Произнёс: «Есть такая формула древних мистиков: «Как вверху, так и внизу»…Не только браслетом я занимался все эти годы.»
Я заметил, что у него дрожат руки. Ходят ходуном.
«Всякое открытие может быть употреблено во благо или во зло,” —продолжил было отец. Я перебил его:
«Нечего кормить прописными истинами! Неужели не соображаешь, что меня похитят, замучают своими исследованиями ради арабских шейхов. Как у подопытной обезьяны выпьют всю кровь в своих лабораториях. Из-за меня и тебе нет ни покоя, ни работы. И не будет!»
Вот какой скандал устроил я отцу. Который ничего другого в жизни не хочет, кроме как трудиться. Не представляю себе его в моём возрасте.
…Из коридора послышались шаги. Не одного, по крайней мере, двух человек. Какие-то люди направлялись ко мне.
Я не знал, что делать. Выпрыгнуть из окна? Но склон холма был далеко внизу. Я бы непременно разбился. Никакого оружия, даже перочинного ножа не было.
Я быстро персёк комнату, открыл дверь и пошёл навстречу.
Это оказались отец и Микеле, забрызганный дождём. Мы встретились возле ниши с «рыцарем».
Микеле поцеловал меня в плечо. Сказал:
— Артур, чтоб не забыть. Пока будем продумывать план, как защитить кастелло, надень-ка вот эти доспехи. Мне давно хотелось изобразить тебя в виде рыцаря.
Такого поворота событий я не ожидал. От растерянности послушался. Стал напяливать на себя кольчугу, латы. Еле управился с бесчисленными скрепами. Надел шлем с забралом.
Громыхая, двинулся было к кабинету. Дверь в него была плотно закрыта. Конечно, большая честь была в том, что меня захотел нарисовать едва оправившийся после операции Микеле. Но всё это показалось таким несвоевременным сейчас, после ультиматума Джангозина.
Гремя амуницией, с трудом поднялся на верхнюю площадку замка.
Да, со стороны гавани против нашего пляжа стоял большой катер. Издалека стало заметно, как на его палубе замелькали фигурки людей. Меня наверняка увидели в бинокль.
И тут я по–настоящему испугался. Не за себя. За отца. В конце концов, Джангозину и его могущественной «Имморталита интернейшнл» нужен был отец. Ведь только он умеет создавать раствор.
Смеркалось. Я бросил последний взгляд на катер, на гавань с её огоньками, на нашу яхту. Тяжело ступая по ступенькам, спустился.
Дверь кабинета была всё так же закрыта. Два больших ребёнка продолжали обсуждать свой план. Как какие-нибудь любители приключений.
Мне было не до приключений. Не до того, чтобы ждать в своих неуклюжих доспехах Микеле. Представление за воротами кастелло должно было начаться в семь вечера. А часы в моей комнате показывали уже начало девятого.
Показалось, кто-то посторонний находится рядом, следит.
Отражение в зеркале. Это было моё отражение в зеркале. Такое странное, необычайное. Словно призрак прошедших веков смотрел сам на себя.
Я опять вышел в коридор, чтобы поскорей снять доспехи и нарушить запрет, спуститься к воротам, увидеть хоть конец представления циркачей. Если они ещё не уехали.
Дошёл до ниши со стоячей вешалкой для кольчуги, лат и всего остального, как расслышал удаляющийся отзвук шагов над головой. Дверь в кабинет была открыта. Заглянул вовнутрь. Там никого. Отец и Микеле зачем-то поднимались на башню в обсерваторию.
Времени на переодевание не оставалось. Нужно было как можно скорей идти вниз.
Что я и сделал.
Но не к запертым воротам пошёл. А спустился в подземелье. Ну и грохот раздавался от моих шагов под сводами! Ни обо что не зацепился, не споткнулся, не упал. Свернувшись клубком, Кис спал в своей корзинке.
Я с трудом пролез между разогнутых прутьев и оказался за оградой. Дул ветер. Ярусы набегающих на песок волн светились белыми гребнями пены.
Я знал, что сверху, с башни, где находится обсерватория, этой части берега не должно быть видно. И всё-таки торопился, сколько мог. Ноги увязли в мокром песке. Капли дождя скатывались со шлема в глаза.
Когда, обогнув снаружи ограду, я ступил на асфальтовую площадку перед воротами, циркачи складывали в прицеп к автофургону свои декорации. Ни одного зрителя вокруг уже не было.