Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея
Шрифт:
— Скажите, пожалуйста, кто она такая? — спросил Рамирский, не обращая внимания на колкость замечания.
— Не хотите ли вы искать ее? — спросила вместо ответа Софи.
— Непременно!
— Желаю благополучного пути и сожалею, что не могу дать вам ее адреса!
Эти слова потрясли до основания Рамирского. Прикусив губу, он перебросил несколько листов, взглянул на одни стишки и начал читать вслух:
Я не люблю своей свободы,Своей сердечной пустоты!Я не люблю красот природы.Что ж я люблю? Поймешь ли ты,Что я люблю?Люблю блистательные взоры,Живые, полные огня,Когда они, как метеоры,Вдруг с неба канут на меня,Люблю, люблю…Тебя, — любовь… ты приголубишьМои надежды, мне легко,Когда мне молвят на ушко:Мой милый друг, меня ты любишь?Люблю, люблю!..— Это очень, очень мило написано! С каким чувством! Жаль, что также без подписи… Позвольте узнать: это также писала какая-нибудь дама?
— Нет, не дама; это писал один очаровательный молодой человек! — отвечала Софи резко.
— Чудный акростих: «Я люблю тебя — ты меня любишь», — как трудно было отыскать ключ к нему! Бесподобный акростих!
— Вы смеетесь над моим альбомом! — вспыльчиво вскрикнула Софи и, подбежав, вырвала альбом из рук Рамирского и скрылась.
Рамирский затянулся глубоким вздохом и пыхнул, как добрый турок, затянувшись табаком.
В это время преферанс кончился, гости стали собираться домой. Девушки побежали надеть шляпки в комнату Софи, а между тем Надина подошла к Рамирскому.
— Какой акростих нашли вы в альбоме Софи? Верно: «Я люблю тебя, — ты меня любишь?» Хм! это написал ей один поэт в Москве, с которым она познакомилась на водах.
«Предательница!» — подумал Рамирский. — А не знаете ли, кто написал «Море»?
— Nadine, [263] — раздался голос матери.
— Сейчас! — отвечала она. — Куда ж вы?
263
[263] Надя (франц.).
— Пора.
— Что ж вы это уезжаете, не, простясь с Софи?
— Я уж простился с нею! — произнес довольно значительно Рамирский.
III
В тот же вечер, возвратясь в свое поместье, которое лежало в четырех верстах от имения отца Софи, Рамирский приказал, чтоб к утру все было уложено в дорогу. В тревожном состоянии духа проходил он почти до рассвета по комнате; сжег с сотню лучших гаванских сигар, — все до одной скверно курятся; тяжкие думы перепортили их: иная вдруг высохла до того, что рассыпалась в руках и прогорела сбоку; другая вдруг отсырела, разбухла и вместо дыму коптилась угаром. Рамирский швырнул последнюю на пол, бросился на диван, потер лоб, но сон не ведет дружбы с беспокойной душою.
— Море, море! ты меня образумило! — вскричал, наконец, как будто надумавшись вдоволь, Рамирский. — Сковать себя с первой встречной девушкой, для того только, что вздумалось жениться!.. Не сказать самому себе: «Возьми ее, да будет ли она твоя?… Сядь с ней в один корабль, да попутна ли ее душа с твоей?…» Нет, прощай, Софи! прощайте маленькие семена капризов, вспышек, досад, ссор, равнодушия, холодности и всех противных ветров, бурь и, хуже всего, затишья посреди пучины!..
Ночь проведена тревожно; наступило утро; дворецкий пришел с пошлым вопросом:
— Не прикажете ли взять чего-нибудь съестного на дорогу?
— Куда ж я еду? — спросил сам себя Рамирский. — В Москву? Что я буду там делать? Разве искать от скуки сочинительницу «Моря»?…
— Так как же изволите приказать? — повторил дворецкий.
— Ничего не нужно! — крикнул Рамирский.
И через час он уже был на дороге к Москве с грустным чувством, что не несется по синему бурному морю на всех парусах, что пенистые волны не обдают его и не прохлаждают томящего его душу жара.
Приехав перед сумерками в гостиницу «Лондон», Рамирский послал человека занять номер; но долго дожидаясь его, с нетерпением выскочил из коляски и пошел сам.
Посланный слуга, сроду не бывавший в Москве, вошел в сени и, не видя никого, пробрался на лестницу и отворил двери.
— Кого тебе нужно? — спросил его, выходя навстречу, какой-то динер [264] с отвислой губой, в широкой куртке.
Человек, никогда не видавший немцев, сказал бы, что это немец.
264
[264] Слуга (нем.).
— Где тут квартера Федора Павловича Рамирского?
— Какой Павлович? Нет тут Павлович! Ступай, ступай! Ты видишь, господин барин идет.
Из нумера вышел какой-то барин. Покрой, чистота, лоск, блеск, белизна одежды его, журнальная обстановка, взгляд, движения, все являло в нем человека рафинированного, имеющего вес, перед которым отступает челядь.
— Да ведь тут же должна быть квартера… — начал было слуга Рамирского.
— Что такое? — спросил барин.
— Да вот, сударь, не знаю у кого спросить, где тут квартера Федора Павловича Рамирского?
— Федора Павловича? Рамирского? Где он?
— Они вот там, у подъезда…
— Служил во флоте?
— Так точно, во флоте…
— Иван! — раздался голос Рамирского на лестнице.
— Вот они сами… Чего изволите?
— Где ж ты пропал?
— Рамирский! Федя! — вскричал барин, бросаясь навстречу к Рамирскому, — узнал?
— Извините, ей-богу, не узнаю.
— Меня не узнал? Дмитрицкого?…
— Господи, да кто ж узнает!
И они бросились друг к другу в объятия.
В военной службе знакомства сводят очень легко. «Славный малый, лихой малый» составляют лучшие титлы и рекомендации. О прочих титлах и достоинствах мало заботы, о роде и племени и помину нет. На вопросы: «Кто он такой? Честный человек? Не пьет? Не гуляет?» — отвечают: «А кто ж его знает!» или вернее: «А черт его знает! мне за него не замуж выходить». Таким же образом, без дальних вопросов, познакомился и сдружился в Николаеве мичман Рамирский с корнетом Дмитрицким, Разбитная, отчаянная голова, Дмитрицкий нравился всем, кто его знал. Живой, огненный, прямой, бьет везде напролом, как таран, с страстными позывами все знать, все видеть, он понравился Рамирскому — как крайность. А крайности сходятся.
— Как тебя узнать: совсем другое лицо, в парике! — сказал Рамирский, взглянув на Дмитрицкого.
— Ну, попал! Вот обрадовался-то… такую радость надо ценить… Allons, mon cher, [265] в комнату, здесь сквозной ветер, кому-нибудь надует в уши.
И Дмитрицкий потащил Рамирского в номер.
— Послушай, Федя, — сказал он, заперев двери, — я должен тебе сказать с оника. что я от радости видеть тебя проговорился, проболтался.
— В чем? — спросил с удавлением Рамирский.
265
[265] Идем, мой милый (франц.).