Приключения, почерпнутые из моря житейского
Шрифт:
– Куда ж ты торопишься? Я не могу так скоро ходить!
– Ах, боже мой, – говорил Щепиков – да как же мне еще идти?
Щепиков ехал в Россию. Но куда ж он ехал в Россию? У Щепикова ни в границах России, ни за границей не было ни роду, ни племени, ни кола, ни двора, ни тычинки. Отец его также был не что иное, как полковой походный человек, на походе женился, на походе родил его, на походе вскормил, записал в полк и в заключение на походе похоронил жену и сам умер, предоставив дальнейший поход совершить сыну и благословив его служить верой и правдой.
Катерина
Желая подарить себя внезапностью исполнения своих ожиданий, кукона Кат?нька не расспрашивала своего мужа о его именье, ни как велико оно, ни в каких палестинах обретается. Но после долгого пути по России она, наконец, утомилась и спросила: да скоро ли же мы приедем?
– А вот постой, душа моя, приедем, – отвечал Щепиков, обдумывая, куда ему приехать: в Тверь ли, где была некогда полковая квартира полка, в котором служил папенька, или в Подольск, где была полковая квартира полка, в котором сам служил. Подольск, по некоторым приятным воспоминаниям, был предпочтен родине, – и вот приехали, остановились в гостинице.
– Ах, как надоела дорога! – сказала Катерина Юрьевна, вылезая из будки, – да скоро ли мы доедем?
– Приехали, – отвечал Щепиков торжественно, думая обрадовать свою супругу постоянной квартирой.
– Как приехали? Это гостиница.
– Гостиница; мы в гостинице остановимся, покуда найдем квартиру.
– Квартиру? как квартиру? да зачем же квартиру?
– А как же, мы здесь будем жить; это прекрасный город.
– У тебя хутор или имение здесь подле города?
– Какое имение? нет, именья нет.
– Да что ж тут такое?
– Ничего, просто город.
– Да зачем же мы будем жить в нем?
– Как зачем? так; где ж жить-то?
– Так у тебя нет именья?
– Какое ж именье, кто ж тебе сказал, что у меня именье?
Катерина Юрьевна точно так же удивилась неименью даже собственного хутора, как Щепиков удивился явлению Сандулаки, Петраки, Иордаки и Зоицы.
– Что ж мы будем здесь делать? – вскричала она.
– Как что? жить будем.
– Да для чего ж мы здесь жить будем?
– Как для чего? я тебя не понимаю.
– Да что ж у тебя тут есть своего? зачем мы сюда приехали? Отец и мать, что ли, есть или родные?
– Нет, тут родных у меня нет.
– Да где ж они?
– Родных у меня нет.
– Что ж у тебя есть-то?
– Как что? я тебя не понимаю.
– Сараку ди мини! [85] – вскричала Катерина Юрьевна, – ничего и никого нет! Да что ж ты такое?
– Как что, Кат?нька, я тебя не понимаю.
– Цыган, что ли, ты? землянки своей нет! Сараку ди мини!
Щепиков задумался было: что ж он в самом деле такое? Но когда Катерина Юрьевна назвала его цыганом, он обиделся, надулся и вскрикнул:
– Извините-с, я не цыган, а офицер, капитан.
– Только-то? что ж из этого? ну, капитан, где ж у тебя капитанство-то? а?
– Как где?
– Да, покажи мне его!
– Извольте-с! – сказал Щепиков откашлянувшись, – из-вольте-с!
И он полез в портфель и, вынув лист бумаги, подал его своей супруге.
– Извольте-с!
– Это что такое?
– Указ об отставке.
– Только? только-то у тебя и есть за душой?
– Чего ж больше?
– Сараку ди мини! зачем я поехала?… дом и хутор съедим: что мы будем потом есть?
Щепиков призадумался было снова, смотря на отчаяние своей жены; но когда она опять раздосадовала его, повторяя тысячу раз: «Что мы будем есть?», – «Ешьте меня!» – вскричал он, наконец, в сердцах и ушел проходиться с горя по городу и насладиться воспоминанием; но город как будто опустел; та же улица, вымощенная плитняком и как будто встряхнутая землетрясением, те же дома, да что-то все не то, что было. Подле города тот же крутой берег, долины, каменоломни, лесок на горе, да что-то все не так мило, как бывало.
– В самом деле, зачем мы приехали сюда? – спросил сам себя Щепиков, – да куда ж ехать-то?
Не привыкнув управляться сам собою и не зная, что с собой делать, отставной капитан стал тосковать по полку своем как по родине; вне полка все ему было чуждо. Там не было забот, не о чем было задуматься: что велели и как велели – исполнил и прав; посреди постоянных занятий как-то не скучалось: то на смотр, то на ученье, то в караул; а радость-то, радость какая на душе, когда все пригнано, выравнено, все чисто, исправно, шаг ровный и твердый, выправка – загляденье, темп – заслушаешься; а как грянет: «спасибо, ребята!» – в сердце так и закипит радостное чувство. «Что, брат, каково?» – скажешь товарищу. – «Славно, брат! пойдем обедать». – «Нет, брат, есть не хочется». И до еды ли, когда душа сыта удовольствием: все сошло с рук благополучно, генерал доволен и благодарил и полковой командир сказал только: «В третьей шеренге, слева четвертый, сбился с ноги! во всем взводе заметно колебанье!…»
Теперь же что делать Щепикову с женой и с четырьмя детьми своих предшественников на брачном ложе, с Сандулаки, Петраки, Иордаки и Зоицей? Начал было он их учить становиться во фронт и по слову налево кругом делать, да такие увальни, что ужасть, толку не добьешься; а наказывать Катерина Юрьевна не позволяет.
После долгих дум и частых упреков жены Щепиков набрел на мысль: просить о назначении куда-нибудь в городничие. В добрый час подал просьбу, долго не было ответа; Катерина Юрьевна девять сот девяносто девять раз повторяла уже: