Приключения, почерпнутые из моря житейского
Шрифт:
– Эй!
– Чего изволите, сударь? – спросил лакей.
– Барыня встала?
– Никак нет-с.
– Ах ты, господи! – сказал Федор Петрович, – в котором часу приехала барыня?
– Барыня не приезжали-с.
– Как, барыня еще не возвращалась домой?
– Никак нет-с.
– Ах ты, господи! – вскричал Федор Петрович, – да где ж она?
– Не могу знать-с; Петр ездил с барыней, они изволили послать его из галереи за афишкой в театр; он взял афишку, а в галерее уже барыни не было, так он и велел кучеру ждать У театра; а сам
– Ах ты, господи! – вскричал Федор Петрович, – да где ж она?
– Не могу знать. Карета стояла подле театрального подъезда до рассвета, какое до рассвета – уж солнце высоко было, когда они воротились домой,
– Кто, барыня?
– Нет, Петр и Иван.
– А барыня?
– Ее так и не дождались.
– Ах ты, господи! Это ни на что не похоже! Давай чаю!
– Ключи у барыни.
– Тьфу! Давай одеваться.
Федор Петрович оделся и отправился к Петру Григорьевичу. Петра Григорьевича не было уже дома; Софья Васильевна куда-то сбиралась ехать, только Катенька была в гостиной.
– Ах, Федор Петрович! – вскричала она радушно, бросаясь к нему навстречу, – как давно вы у нас не были!
У Федора Петровича забилось сердце от какого-то тайного, горького чувства; несмотря на строгое запрещение Саломеи Петровны не подходить к ручке Катеньки – молоденькой девчонки, он в забывчивости подошел к руке.
– Что вы такие смущенные?
– Ничего, Катерина Петровна, так, устал, жарко!
– Вы пешком пришли?
– Пешком.
– Как же это вы осмелились? Сестрица не позволяет вам пешком ходить, – сказала шутя Катенька, – постойте, вот я ей окажу!
«Господи! – подумал Федор Петрович, – если б Катенька-то была моей женой!…»
– Вы что-то все думаете, не отвечаете.
– Отвечать-то, Катерина Петровна, нечего. Как на душе скребет, так бог знает что и отвечать.
– Что за несчастие такое с вами случилось?
– Помилуйте, встанешь в семь, жди до полудня чай пить!
– Кто ж вам велит?
– Кто? да это уж жизнь такая, неприятно же врозь пить чай… да добро бы в полдень, а то сегодня я по сю пору чаю еще не пил!
– Отчего ж это? Хотите, я велю поставить самовар.
– Сделайте одолжение… Ключи у Саломеи Петровны, а она еще, бог знает, со вчерашнего дня по сю пору не возвращалась домой.
– Как! – вскричала Катенька.
– Да так. Я уж этой жизни и не понимаю!
– Коляска готова? – раздался голос Софьи Васильевны; и с этими словами, она, разряженная, вышла в гостиную. – А! Федор Петрович.
Федор Петрович подошел молча к руке.
– Что это вас давно не видать, вы как чужой стали! Что Саломея делает?
– Да я пошел, ее еще не было дома, – отвечал Федор Петрович, стараясь говорить спокойным голосом.
– Маменька, Федор Петрович еще не пил чаю, я велела поставить самовар.
– Где ж вы были все утро?
– Дома.
– Напой, Катенька, Федора Петровича чаем; а мне нужно ехать. Прощайте, Федор Петрович, поцелуйте за меня Саломею.
– Покорнейше благодарю! – отвечал Федор Петрович по модному выражению, переведенному с французского диалекта.
Софья Васильевна поклонилась довольно сухо и уехала. Софья Васильевна сердита была на Федора Петровича, потому что Саломея, не позволив давать отцу своему денег взаймы, на него же свалила отказ.
Катенька напоила Федора Петровича чаем, и он пошел домой.
– Что, приехала барыня?
– Никак нет! – отвечали ему в передней в несколько голосов.
В ожидании Саломеи Петровны он сжег десяток пахитосов, потому что Саломея Петровна трубку ему запретила курить; потом ходил, ходил по всем комнатам, смотрел на часы и, наконец, вышел из себя.
– Шесть часов! Эй! что ж не накрыт стол?
– Да кушать не готовлено. Барыня с вечера ничего не изволили заказывать.
– Тьфу! Это черт знает что за жизнь! – крикнул Федор Петрович и прибавил сквозь зубы: – Таскается день и ночь…
Федор Петрович, не зевая, к кому прибегнуть с горем своим, снова пошел к Петру Григорьевичу, застал его с женой, дочерью и двумя гостями за столом.
– А! обедали, Федор Петрович?
– Нет еще, – отвечал Федор Петрович, – Саломеи Петровны нет дома.
– Так садитесь, – оказал Петр Григорьевич и стал продолжать разговор с гостями. Софье Васильевне также некогда было с ним говорить, а потому он молча, торопливо догонял кушающих уже десерт.
– Куда ездила сегодня Саломея? – спросила, наконец, Софья Васильевна.
– Никуда, – отвечал Федор Петрович.
– Как же вы давеча говорили, что ее нет дома?
– Ее по сю пору нет дома, – отвечал Федор Петрович, – она вчера поехала в театр… и не возвращалась… я не знаю…
Софья Васильевна, вероятно, догадалась, наконец, что что-нибудь да не так, прервала слова Федора Петровича и сказала, захохотав:
– Бедный муж, не знает, где жена!… а я знаю.
– Она мне ничего не говорила, – начал было Федор Петрович.
– Не говорила? да разве вы не помните, что она сбиралась с Малютиными в Вознесенск?
С этими словами Софья Васильевна встала из-за стола.
– Хотите трубку? – сказал Петр Григорьевич, взяв за руку Федора Петровича. – Пойдемте ко мне в кабинет… Федор Петрович, – продолжал он, – вы почти сами вызвались дать мне взаймы сорок тысяч, которые мне необходимы, чтоб поправить свои дела; для чего ж вы вместо исполнения слова нажаловались на меня своей жене, что я выдал нищую дочь свою за вас для того, чтоб обобрать вас? скажите пожалуйста?
– Я? я это говорил? вот вам Христос! – сказал Федор Петрович.