Приключения Родрика Рэндома

Смоллет Тобайас Джордж

Его превосходно знали в этих краях, и мы поэтому сытно питались, ничего не тратя, а утомительность пути весьма облегчалась добрым нравом моего спутника, распевавшего бесконечное множество песенок о любви и вине. В первый вечер мы сделали привал в крестьянском домике неподалеку от Абвиля, где нас угостили прекрасным рагу, приготовленным дочерьми нашего хозяина, одна из которых была весьма миловидна.

Когда мы поели всласть и выпили вволю легкого вина, нас отвели в амбар, где мы нашли приготовленные для нашего приема два ковра, постеленные на чистой соломе. Не провели мы там и получаса, как услышали легкий стук в дверь. Балтазар встал и впустил двух дочерей нашего хозяина, пожелавших побеседовать с ним в темноте. Пошептавшись о чем-то, капуцин вернулся ко мне

и спросил, не чувствителен ли я к любви и столь ли жестокосерд, чтобы не разделить постель с хорошенькой девушкой, которой я приглянулся. К стыду своему я должен сознаться, что позволил себе поддаться страсти и с большой охотой согласился воспользоваться случаем, узнав о намерении миловидной Нанет разделить со мной ложе. Тщетно мой рассудок напоминал мне о моем почитании дорогой Нарциссы — мысль о моей восхитительной очаровательнице скорее усиливала, чем утоляла возбуждение моей души, и юная поселянка не имела оснований пожаловаться на мою память. Рано утром милые создания покинули нас, и мы проспали до восьми часов, а засим встали и были накормлены завтраком и напоены шоколадом и l'eau de vie [63] нашими подругами, с которыми нежно попрощались после того, как мой спутник исповедал их и дал им отпущение грехов.

63

Водка (франц.).

Когда мы двинулись дальше, зашел разговор о нашем ночном приключении, который начал капуцин, спросив меня, как понравился мне ночной привал. Я выразил удовольствие и восхищение милой Нанет, на что он покачал головой и, смеясь, сказал, что она — morceau pour la bonne bouche [64] .

— Ничто так не радует меня, — продолжал он, — как победа над Нанет, а я, говорю не из тщеславия, весьма счастлив в моих любовных делах!

Это признание меня удивило, поскольку я знал о том, что он провел ночь с сестрой Нанет, и хотя был очень далек от желания обвинить его в откровенном кровосмешении, но выразил свое изумление перед его выбором этой ночью, так как я знал, что ему нравилась другая. В ответ на такой намек он сказал, что у него были причины распределить меж ними свою благосклонность помимо естественной любезности по отношению к женскому полу, а именно сохранение мира в семье, который в противном случае нельзя было бы поддерживать; к тому же Нанет понравился я, а он слишком любит ее, чтобы мешать ее склонностям, тем более, когда ему представился случай оказать услугу приятелю.

64

Кусочек на закуску (франц.).

Я поблагодарил его за дружелюбие, хотя мне крайне не понравилось отсутствие у него деликатности, и я пожалел о случае, который свел меня с ним. Хоть я и был вольнодумцем, но мне стал ненавистен человек, столь пренебрегавший принятым на себя монашеским чином; он показался мне весьма мало заслуживавшим уважения и доверия, и я даже стал бы оберегать свой карман, если бы мог подумать, что у него явится искушение меня обокрасть. Но я не мог даже вообразить, чтобы капуцины имели нужду в деньгах, так как устав их ордена предписывал им вести жизнь нищих и удовлетворять все свои потребности gratis, а кроме того мой спутник казался слишком беззаботным и сангвиническим парнем, чтобы вызвать на этот счет мои опасения; поэтому я продолжал путь с полной доверчивостью в ожидании скорого конца путешествия.

Глава XLIII

Мы останавливаемся в доме вблизи Амьена, где меня грабит капуцин, исчезающий, пока я сплю. — В поисках его я иду в Нойон, но без успеха. — Рассказываю о своем положении некоторым, но не получаю помощи. — Впадаю в отчаяние. — Присоединяюсь к роте солдат. — Меня вербуют в Пикардийский полк. — Мы получаем приказ итти в Германию. — Я нахожу утомительность переходов невыносимой. — Ссора с товарищем во время диспута о политике. — Он вызываетменя на поединок, ранит и обезоруживает

Третью ночь нашего паломничества мы провели в доме около Амьена, где Балтазара не знали и потому нам дали незавидный ужин с кислым вином, а спать нам пришлось на чердаке, на старом тюфяке, бывшем с незапамятных времен во владении мириадов блох. Мы вторглись на их территорию не безнаказанно: прошла минута, и нас атаковали бесчисленные жала; невзирая на это, мы, тем не менее, крепко заснули, очень утомленные дневным переходом; проснувшисьтолько в девять часов утра, я увидел себя в одиночестве, вскочил в испуге, ощупал карманы и убедился, что мои предчувствия оправдались!

Мой спутник улизнул с моими деньгами и оставил меня одного добираться до Парижа.

Я тотчас же сбежал вниз, с горестным, изумленным видом осведомился, где нищенствующий монах, и узнал, что тот ушел часа четыре назад, сказав им, будто я захворал и не хочу, чтобы меня тревожили, но, когда я проснусь, мне надлежит передать об уходе его по направлению в Нойон, где он будет ждать в «Золотом петухе» моего прихода. Я не сказал ни слова, но с тяжелым сердцем направился туда и прибыл днем, изнемогая от усталости и голода: там, к моему крайнему смущению, я узнал, что упомянутая особа не появлялась!

Для меня было счастьем, что, по своему складу, я мог испытывать сильное негодование, каковое в таких случаях вдохновляло меня против людских подлостей и помогало мне переносить несчастья, в противном случае невыносимые. Распаленный негодованием, я рассказал хозяину гостиницы о своем отчаянном положении, со злобой понося предательство Балтазара; в ответ тот пожал плечами и, скорчив гримасу, сказал, что сочувствует мой беде, но что помочь ей не может ничто, кроме терпения. В этот момент вошли посетители, к которым он поспешил, оставив меня возмущенным его безразличием и в полной уверенности, что хозяин гостиницы самое гнусное животное на всем белом свете.

В то время как я стоял на крыльце в унынии и нерешительности и извергал потоки проклятий на вора, ограбившего меня, и на старого монаха, порекомендовавшего его мне, к гостинице подъехал молодой джентльмен, богато одетый, в сопровождении лакея и двух слуг в ливреях. Мне показалось по его лицу, что он добр и благодушен, и как только он вышел из кареты, я обратился к нему и в нескольких словах объяснил мое положение. Он выслушал очень вежливо и, когда я кончил рассказ, промолвил:

— Чего же вы хотите от меня, мсье?

Я был весьма смущен таким вопросом, которого не задал бы ни один благородный или обладающий здравым смыслом человек, и вместо ответа низко поклонился. Он поклонился еще ниже и быстро проследовал в дом, а хозяин гостиницы дал мне понять, что я преграждаю посетителям путь и наношу им обиду, а ему могу причинить великий ущерб. У него не было необходимости говорить сие вторично; я немедленно покинул это место и столь был взволнован горем, гневом и негодованием, что у меня из носа хлынула кровь.

В таком исступленном состоянии я покинул Нойон и пустился в поля, где бродил, как безумный, пока силы мне не изменили и я не был вынужден опуститься наземь под деревом, дабы дать отдых моим усталым членам. Тут моя ярость иссякла, я почувствовал муки голода и впал в молчаливую печаль и меланхолическое раздумье. Я перебрал в памяти все преступления в каких был повинен, и нашел, что их так мало и столь они пустячные, что нельзя было признать правосудным то провидение, которое, обрекши меня на столько несчастий и опасностей, бросило в конце концов умирать с голоду в чужой стране, без друзей и знакомых, которые могли хотя бы закрыть мне глаза и отдать последний долг человеколюбия моему жалкому телу. Тысячу раз я желал себе превратиться в медведя, чтобы уйти подальше от негостеприимных людских притонов в леса и пустыни, где я мог бы жить, полагаясь только на свои способности, независимый от предательства друзей и высокомерного презрения.