Приключения Родрика Рэндома
Шрифт:
Я пришел в восторг от таких волнующих известий и презентовал вестнице кольцо в знак моей благодарности, но мисс Уильямс была выше корыстных соображений и отказалась принять подарок, выразив свое недовольство и сказав, что она немало огорчена, видя, насколько я низкого о ней мнения. Я оправдывался, объясняя свой поступок, и заверил ее в моем уважении, обещав следовать ее указаниям во всем этом деле, которое так было мне дорого, что покой моей жизни зависел от его исхода.
Поскольку я пылко желал второго свидания, когда я смог бы изливаться в любви, не опасаясь помехи, а быть может, и получить какой-нибудь нежный залог ответной любви от королевы моих желаний, я упрашивал мисс Уильямс помочь мне в устройстве этого свидания; но она сказала, что Нарцисса не склонна к слишком поспешной уступчивости и я поступлю правильно, если стану поддерживать знакомство с ее братом, которое даст мне немало возможностей преодолеть сдержанность, каковую моя владычица полагает необходимым проявлять в раннюю пору нашей любви. Тут же она обещала, что сообщит своей госпоже, как я, суля подарки, убеждал ее (мисс Уильямс) передать ей мое письмо, от чего она отказалась, пока не получит разрешения Нарциссы; она прибавила, что не сомневается таким путем открыть между нами переписку, которая может послужить вступлением к более близким отношениям.
Я одобрил ее совет и, назначив встречу на следующий день, ушел озабоченный размышлениями о том, как найти способ помириться со сквайром, который, должно быть, почел себя обиженным моей уловкой. Я посоветовался об этом с Фрименом, и тот, зная нрав охотника на лисиц, сказал, что нет другого способа его утихомирить, кроме как пожертвовать одну ночь для состязания с ним в выпивке. Ради моей страстной любви я вынужден был согласиться на такой способ и решил устроить попойку у себя, чтобы избежать опасности попасть на глаза Нарциссы в состоянии скотского опьянения.
Мистер Фримен, который должен был принять участие в попойке, отправился, по моей просьбе, к сквайру пригласить его, а я остался дома, чтобы приготовить все для приема гостей. Мое приглашение было принято, вечером пришли мои гости, и сквайр заявил мне, что на своем веку он выпил бочки вина, но никто никогда так над ним не подшучивал, как подшутил я вчера вечером. Я обещал искупить грех и, приказав подать каждому бутылку, начал состязание с тоста за здоровье Нарциссы. Тост был поддержан с большой охотой, вино начало производить свое действие, веселье наше становилось все шумнее и шумнее, и когда у меня с Фрименом, привыкшим к слабому французскому кларету, чувства были еще в полном порядке, сквайр был уже укрощен и доставлен домой мертвецки пьяным.
На следующее утро, как обычно, меня посетила моя милая и заботливая наперсница, сообщившая мне, что она получила разрешение своей госпожи передать ей мое письмо; я незамедлительно взял перо и, подчиняясь велениям моей страсти, написал так:
«Дорогая мадам,
Если бы язык был властен раскрыть нежные чувства моей души, — глубокое волнение, ослепительные надежды, леденящие опасения, по очереди управляющие моим сердцем, — я не нуждался бы в другом свидетеле, кроме сей бумаги, чтобы доказать чистоту и жар пламени, возженного вашими чарами в моем сердце. Но увы! Слова искажают мою любовь! Меня вдохновляют такие мечтания, которых язык не может передать! Ваша красота исполняет меня удивления, ваш ум — восхищения, а ваша доброта — обожания! Я в исступлении от желания, я схожу с ума от страхов, я испытываю муки нетерпения! Разрешите же мне, очаровательная властительница моей судьбы, приблизиться к вам, шептать о моей нежной страсти вам на ушко, принести в жертву сердце, преисполненное самой искренней и бескорыстной любовью, взирать с восторгом на божественный предмет моих желаний, слушать музыку ваших восхитительных речей, и в ваших улыбках ловить одобрение, которое избавит от невыносимых мук неизвестности сердце
Закончив сие излияние, я препоручил письмо попечению моего верного друга с наказом поддержать мою просьбу всем своим красноречием; затем я пошел переодеться с намерением навестить миссис Снэппер и ее дочь, которыми я совсем пренебрег, даже почти забыл о них с той поры, как моя дорогая Нарцисса вновь завладела всей моей душой.
Пожилая леди приняла меня очень любезно, а мисс Снэппер казалась прямодушной и веселой, хотя я мог легко заметить, что она притворялась; между прочим она попыталась подтрунить над моей страстью к Нарциссе, не являвшейся, по ее словам, тайной, и спросила меня, собираюсь ли я танцовать с Нарциссой на ближайшей ассамблее. Я встревожился, узнав, что обо мне, в связи с этим предметом, уже идет по городу молва, так как боялся, как бы сквайр, узнав о моих намерениях, не отнесся к ним плохо и, порвав со мной, не лишил меня возможностей, которыми я ныне располагал. Но я решил извлечь выгоду из хороших с ним отношений, пока они длятся, и в тот же вечер, случайно встретив его, попросил разрешения сопровождать Нарциссу на бал, на что он охотно согласился к моей невыразимой радости.
Большую часть ночи я провел без сна, предаваясь мечтаниям, овладевшим моим воображением, и, встав спозаранку, помчался к месту свидания, где скоро имел удовольствие увидеть приближавшуюся мисс Уильямс, которая улыбалась, что я счел благоприятным предзнаменованием. Предчувствие меня не обмануло. Она протянула мне письмо от кумира моей души, которое я благоговейно поцеловал, открыл стремительно и был вознагражден согласием Нарциссы, выраженным в таких словах:
«Сэр,
Сказать, что я взираю на вас с безразличием, было бы притворством, которое, мне кажется, не требуется приличиями и не может оправдать обычай. Поскольку мое сердце никогда не чувствовало того, о чем я стыдилась бы объявить, я не колеблюсь сознаться, что мне приятна ваша страстная любовь. Доверяя вашей честности и столь же будучи уверена в своем благоразумии, я бы не колебалась подарить вам свидание, к которому вы стремитесь, если бы меня не пугало надоедливое любопытство злонамеренных людей, чья хула может пагубно отразиться на добром имени
Ни один отшельник в исступлении благочестия не поклонялся святыне с большим жаром, чем тот, с каким я целовал сие несравненное доказательство прямоты, благородства и расположения моей очаровательницы! И перечитал его сотни раз, восхищался признанием в начале письма, а ее подпись «ваша Нарцисса» доставляла мне такое наслаждение, которого я никогда не испытывал. Мое счастье еще больше возросло, когда мисс Уильямc повторила нежные и благожелательные слова моей властительницы, сказанные во время чтения моего письма. Коротко говоря, у меня были все основания думать, что сердце этого милого создания объято такой же горячей любовью ко мне, как моя, быть может только не столь бурной.
Я сообщил моей приятельнице о разрешении сквайра танцовать на балу с Нарциссой и попросил ее передать госпоже, что я почту за честь навестить ее днем, как она позволила, и что я надеюсь встретить ее столь же милостивой, сколь был ее брат со мной любезен. Мисс Уильямс выразила большое удовольствие, услышав о расположении
ко мне охотника на лисиц, и уверила, что мое посещение будет очень приятно моей владычице; к тому же сквайр сегодня должен был обедать вне дома. Это обстоятельство, как легко можно догадаться, пришлось мне весьма по душе.
Я тотчас же пошел в Большой зал, где нашел его и, притворившись, будто не знаю о том, что его не будет дома, сообщил о своем намерении навестить его и преподнести Нарциссе билет на бал. Он потряс мне руку, сказал, что сегодня не обедает дома, но, несмотря на это, не возражает, если я приду выпить чаю с Нарциссой, которую он предупредит о моем посещении.
Все споспешествовало моему желанию; с невероятным нетерпением я ждал назначенного часа и, как только он наступил, помчался к месту действия, которое задолго до этого рисовалось моему воображению.
Меня провели к моей обворожительнице, находившейся в обществе мисс Уильямс, которая, под предлогом распорядиться о чае, вышла при моем появлении. Эго благоприятное обстоятельство, потрясшее всю мою душу, привело в замешательство и Нарциссу. Побуждаемый неодолимым порывом, я приблизился к ней стремительно и с благоговением; воспользовавшись овладевшим ею смущением, я заключил ангела в объятия и запечатлел пламенный поцелуй на ее устах, более нежных и благоуханных, чем окропленный росой бутон розы, распускающийся на стебле. Мгновенно ее лицо покрылось румянцем, глаза заблистали от негодования. Я бросился к ее ногам и умолял о прощении.