Приключения Родрика Рэндома
Шрифт:
Глава LV
Покуда это молчание длилось, гордыня моя и корысть вели жестокий спор из-за мисс Снэппер, причем первая изображала ее недостойной внимания, а вторая предлагала сосредоточить на ней все помыслы. Мое воображение противопоставляло все выгоды, сопутствующие такому браку, всем его невыгодам, и в конце концов я вынес решение в пользу первых и вознамерился со всею ловкостью, на какую был способен, привести мой план в исполнение. Мне показалось, что лицо ее выражает беспокойство, вызванное моим молчанием, которое она, несомненно, приписала моей досаде, возбужденной поведением ее матери; полагая, что старуха не преминет дать такое же объяснение моей немоте, я порешил держать себя с ней по-прежнему угрюмо и избрать какой-нибудь иной способ для выражения моих почтительных чувств к дочери.
Мне нетрудно было передать их взглядами, которые говорили о покорности и нежности, а она отвечала на них со всем сочувствием и одобрением, каких я только мог пожелать. Но затем я рассудил, что если не представится больше благоприятных случаев, содействующих моему успеху, все, до сей поры мною достигнутое, немногого стоит, а благоприятными случаями нельзя воспользоваться без разрешения матери. Посему я счел необходимым победить холодность и подозрительность старой леди своею почтительностью и услугами в пути, а тогда она, по всей вероятности, пригласит меня посетить ее в Бате, где, в чем я не сомневался, мне удастся поддерживать знакомство с нею в той мере, в какой это было необходимо для достижения моей цели. И счастливый случай помог мне услужить ей, так что она уже не могла, не нарушая правил вежливости, мешать моим замыслам.
Когда мы прибыли в гостиницу, где нам предстояло обедать, оказалось, что все имевшиеся там съестные припасы уже закуплены и предназначены для обеда некоего нобльмена, опередившего нас, и, вероятно, моей даме с ее матерью пришлось бы отобедать с герцогом Хамфри [84] , если бы я не похлопотал ради них и не угостил хозяина гостиницы стаканом вина, дабы урезать пиршество его лордства на две курицы и кусок копченой грудинки, которые я и послал с приветом обеим леди. Они приняли мое угощение с величайшей признательностью, попросив, чтобы я удостоил их чести отобедать вместе с ними, и я столь успешно увеселял старую леди, соблюдая учтивость и сохраняя независимый и непринужденный вид, что она пожелала ближе познакомиться со мной и выразила надежду видеть меня в Бате, ежели я буду так любезен и навещу ее.
84
То есть голодать.{108}
Пока я таким манером развлекался, чопорной леди посчастливилось встретиться с ее супругом, который оказался не кем иным, как джентльменом, или, иначе говоря, камердинером при том самом нобльмене, чья карета стояла у двери. Гордясь своим положением в знатном доме, она пожелала похвастать своим влиянием и представила мужу капитана как человека, весьма любезно обходившегося с ней в дороге, после чего тот был приглашен разделить с ними обед, а бедный законник, видя себя всеми покинутым, воззвал ко мне и, благодаря моему ходатайству, был допущен в нашу компанию. Когда мы утолили голод и посмеялись над благородной леди, учтивым капитаном и угодливым супругом, я доставил себе удовольствие уплатить незаметно по счету, после чего мои гости рассыпались в извинениях и выражениях благодарности, и мы по первому зову снова уселись в карету. Воину пришлось в конце концов удовлетвориться хлебом, сыром и пинтой бренди, чем он и подкрепился в карете, проклиная отсутствие аппетита у его лордства, приказавшего перенести обед на целый час позже.
Ничего примечательного не произошло до конца нашего путешествия, завершившегося на следующий день, после чего я проводил обеих леди в дом их родственницы, где они намеревались поселиться, а сам переночевал в гостинице и поутру снял для себя помещение.
Первую половину дня я провел, осматривая все достопримечательности Бата в обществе джентльмена, к которому Бентер дал мне рекомендательное письмо, а позднее навестил обеих леди и узнал, что мисс Снэппер слегка захворала после утомительного путешествия. Они предвидели, что им нужен будет знакомый мужчина, который эскортировал бы их во все общественные места, а потому я был принят весьма сердечно, и мать дала мне поручение проводить их на следующий день в Большой зал.
Едва мы вошли туда, как взоры всех присутствующих устремились в нашу сторону, и пока мы, чувствуя обращенные на нас взгляды, претерпевали пытку, началось перешептывание, сопровождавшееся, к величайшему моему стыду и смущению, презрительными улыбками и хихиканьем. Я не столько вел мою даму, сколько следовал за ней к тому месту, где она усадила свою мать и уселась сама, сохраняя изумительное спокойствие, несмотря на неприличное поведение всего общества, вызванное, казалось, желанием привести ее в замешательство.
Знаменитый Нэш{86}, который обычно находится здесь в качестве церемониймейстера, подметил расположение духа собравшихся и почел своим долгом потворствовать их недоброжелательству и сделать мою даму мишенью своих острот. С этой целью, кланяясь со всяческими ужимками, он приблизился к нам, приветствовал мисс Снэппер в Бате и спросил ее во всеуслышание, не может ли она сказать ему, как звали собаку Товия{87}. Я был столь взбешен его дерзостью, что, конечно, угостил бы его без всяких церемоний пинком, но молодая леди предупредила взрыв моего негодования, ответив с большою живостью:
— Ее кличка Нэш, и это был наглый пес.
Сия реплика, столь неожиданная и уместная, вызвала всеобщий хохот, и зачинщику нехватило всей присущей ему самоуверенности, чтобы устоять против насмешек: стараясь сохранить присутствие духа, он взял понюшку табаку, попробовал улыбнуться и, очутившись в самом нелепом положении, был принужден потихоньку удалиться. Между тем мою дульцинею превозносили до небес за острый ее ум, и самые блестящие представители обоего пола тотчас же начали добиваться знакомства с нею.
Это событие, чрезвычайно обрадовавшее меня сначала, не преминуло пробудить во мне тревогу, когда я, подумав, рассудил, что чем больше будут ее ласкать знатные особы, тем больше она возомнит о себе, а стало быть, препятствия на пути к моему успеху умножатся и возрастут.
Опасения мои оказались справедливыми. В тот же вечер я заметил, что она слегка опьянена воскуряемым ей фимиамом; хотя она по-прежнему оказывала мне особое внимание, я предвидел, что, как только станет известно о ее приданом, она будет окружена роем поклонников, и кто-нибудь из них, располагающий большими средствами, чем я, или более изощренный в искусстве лести и сплетен, может занять мое место, завоевав ее уважение, и найдет способ привлечь на свою сторону мать.