Приключения Ромена Кальбри
Шрифт:
Продвигаясь таким образом все вперед и вперед, мы незаметно дошли до Мортена, что не совсем было по пути в Гавр, но я уже об этом так не заботился, как прежде, уверенный на этот раз, что мы благополучно доберемся до него, и что рано или поздно, я буду иметь возможность уехать на одном из больших кораблей, отправляющихся в Бразилию.
Местность близ Мортена справедливо считается одной из самых красивых во всей Нормандии. Поэтому она охотно посещается художниками. На каждом шагу встречаются живописные местечки. Повсюду видны темные сосновые и лиственные леса, холмы, ущелья, небольшие водопады, группы скал или же ручьи и ключи чистой, как кристалл, воды, бегущие к морю.
Не останавливаясь в каком-нибудь определенном месте, мы бродили вокруг Мортена, перебираясь не спеша с одного места на другое. Дорога шла на Дожфрон, Сурдваль, Сент-Гилер и Тилель. Пока Гардель рисовал свои пейзажи, я спускался к морю и ловил устриц и крабов на ужин.
Очевидно, это безоблачное счастье не могло долго продолжаться: иначе это было бы не искупление за мою вину перед матерью, а награда.
Однажды утром, когда каждый из нас занимался своим делом, мы увидали подходящего жандарма. Издали он казался довольно неуклюжим, и видно было, что он с трудом поворачивался в своем мундире.
Л. Гардель был по природе своей юморист и не мог равнодушно видеть комических черт как в людях, так и в вещах, поэтому он тотчас же подмигнул мне на жандарма, а через минуту голова жандарма уже была занесена на листок альбома, причем ясно были утрированы смешные особенности его фигуры.
Жандарм увидел, что мы очень внимательно рассматриваем его и смеемся, подошел к нам поближе, поправил треуголку на рыжих волосах, погремел на ходу своей саблей, важно выступая, точно индийский петух.
Карандаш живо схватил и эту походку. Я не мог при этом удержаться от громкого смеха. Моя, веселость, очевидно не понравилась жандарму, он насупился и пошел прямо на нас.
— Прошу извинить, — проговорил он с мрачной важностью, — вы меня достаточно долго рассматривали, а теперь я хочу посмотреть, что вы за люди?
— Чудесное дело, г. жандарм, — ответил, насмешливо улыбаясь, Гардель, припрятывая картон с рисунком в альбом, — не стесняйтесь пожалуйста, мы внимательно разглядывали вашу особу, а теперь вы можете сделать совершенно то же самое относительно нас с Роменом, и тогда мы будем квиты.
— Нечего вилять, вы отлично понимаете, что я говорю про ваши паспорты, а не про что иное, моя обязанность их спросить, когда я вижу, что люди шатаются без дела по большим дорогам.
Ничего не отвечая жандарму, Луциан обратился ко мне:
— Ромен, возьми у меня в мешке паспорт, в том отделении, где табак, и покажи его вежливенько г. жандарму. Из уважения к вашему высокому званию я бы хотел подать вам его на серебряном блюде, но в дороге, вы сами знаете, не все можно иметь, по этой же причине и Ромен без белых перчаток, но так как и у вас их нет, то это еще не большая беда.
Жандарм сначала слушал с разинутым ртом эту речь, но затем понял, что над ним издеваются; тогда он разозлился, покраснел, как вареный рак, закусил губы, нахлобучил шляпу и с напускной важностью принялся читать: «Мы, нижеподписавшиеся власти гражданские и военные, выдали для свободного проезда и прожития Г-ну Люс… Люс… по профессии, по профессии…», — здесь жандарм запнулся и в смущении остановился, очевидно, разобрать дальше ему было не под силу. «По профессии», — снова начал он, — «художник-пассажист», — прочитал он вместо peintre paysagiste. Проворчав что-то сквозь зубы, он протянул бумагу обратно. — Хорошо, все в порядке, вы можете идти.
Когда он уже повернул нам спину, неугомонный Луциан со своей страстью все вышучивать погубил меня.
— Извините, г. блюститель общественной безопасности, вы проглядели в моем паспорте самое главное, единственно, за что я заплатил беспрекословно два франка.
— Что же это? — повернулся жандарм.
— А именно то, что вы обязаны оказывать мне помощь и покровительство.
— Ну так что из этого?
— Я прошу вас сказать мне, в качестве кого я могу проходить по большим дорогам?
— В качестве такого лица, какое обозначено у вас в паспорте.
— То есть, значит я называюсь пассажист?
— Ну, известное дело, если это и есть ваше занятие.
— А вы мне скажите, что позволено и что запрещено в моей профессии?
— Вот еще новости, разве я обязан учить вас вашему ремеслу?
— Я-то свое ремесло знаю, а вот что такое пассажист, это я прошу вас мне объяснить.
— Для чего я буду объяснять вам то, что вы сами знать должны, — ответил сбитый с толку жандарм.
— А вот для чего, через два-три лье ко мне снова привяжется ваш брат жандарм и опять спросит у меня паспорт, я как раз в эту минуту буду занят чем-нибудь важным и это мне помешает. Как мне тогда быть? А я не буду знать, что можно и чего нельзя делать пассажисту.
Крупные капли пота потекли по красному лицу жандарма, он опять ясно понял, что художник над ним смеется и что он сказал какую-то большую глупость. Тогда он разозлился не на шутку.
— Долго ли вы еще будете приставать ко мне с вашими глупыми шутками, — закричал он взбешенный. — Довольно, этому пора положить конец. Если ваша профессия на самом деле такова, как означено в паспорте, тут дело не чисто, и я должен вас арестовать, идите за мной и объясните сами г. мэру, кто вы такое, а этот, — сказал он, указывая на меня, — что еще за птица, об нем в паспорте ничего не сказано? Вот мы сейчас все это разберем и узнаем правду, откуда он и куда идет?
— Так вы арестуете меня в качестве пассажиста?
— Я не должен вам давать ответа, почему и как, арестую и все тут. Повинуйтесь добровольно, или я буду принужден обнажить оружие.
— Когда так, идем. Если г. мэр такой же умный человек, как вы, то это доставит мне большое развлечение. Пойдем, Ромен, бери мешок. Жандарм!
— Чего вам надо?
— Свяжите мне руки за спину, и саблю наголо. Раз вы принуждаете меня к аресту без всякого повода, то действуйте по правилам, черт возьми!