Приключения Ромена Кальбри
Шрифт:
Шум колес послышался яснее, ближе, затем вдруг прекратился. Очевидно, телеги остановились, и совсем близко от меня. Со своего откоса я не мог видеть, что происходило у дороги, но по звукам понял, что распрягали лошадей и располагались на ночлег. В воздухе неожиданно раздался страшный рев, или рычанье, во всяком случае звуки, доселе мне неизвестные. Лошадь не могла заржать так свирепо, тем более осел. Птицы, уже уснувшие на ветках деревьев, с шумом разлетелись во все стороны, разбуженные этим незнакомым и страшным звуком; даже большая летучая
Прошло еще несколько минут, мне послышались над откосом, т. е. надо мною, со стороны дороги чьи-то шаги. Оказалось, я не ошибся: по росистому лугу шли и говорили между собою двое каких-то людей.
— А я курицу стибрил, — сказал один голос.
— Каким образом? — спросил другой.
— Навязал камень на кнут и подшиб ей ноги, а потом взял как рыбу руками, зато остальные страшно раскудахтались.
— Хорошо бы нам ее сварить.
— Только бы не увидал Кабриоль, а то отберет себе, а нам оставит одни кости.
Нельзя сказать, чтобы подобный разговор обещал что-нибудь хорошее. Но зато я с отчаянной отвагой решил, что с такими людьми и мне не страшно заговорить…
Я выкарабкался из-под откоса и, держась обеими руками за кучку камней, высунул голову из-за зелени настолько, чтобы увидать все, что происходило на лужке и на краю дороги.
Два собеседника, которых по хриплым голосам я принял за взрослых, оказались мальчиками приблизительно моих лет. Это обстоятельство еще более придало мне смелости.
— Позвольте вас спросить, — начал я дрожащим от волнения голосом.
Они обернулись и сначала не заметили, откуда раздался мой голос, потому что одна только голова моя виднелась на фоне хмелевых листьев. В первый момент они испугались моего голоса и в нерешимости остановились, не зная, идти им вперед или же удирать.
— Ах, это вот кто говорит, — голова, — сказал один из них, указывая на меня и заливаясь смехом.
— А может быть это утопленник, — возразил его товарищ.
— Дурак! Разве не слышишь, он говорит.
В эту минуту со стороны большой дороги раздался сердитый голос.
— Бездельники, скоро ли вы нарвете мне травы?
Я повернулся к большой дороге и увидал три длинных повозки, выкрашенных в желтую и красную краску. Очевидно, это была странствующая группа акробатов.
— Кабриоль, Кабриоль, — позвали дети.
— Ну… чего вам?
— Идите сюда, мы нашли дикаря, честное слово, настоящего дикаря, совсем голого, возле речки.
Кабриоль спустился на луг и пошел по направлению ко мне.
— Где же он, ваш дикарь?
— Там сидит, спрятался в листьях.
Они втроем подошли ко мне, оглядели меня со всех сторон и громко расхохотались.
— На каком же языке говорит ваш дикарь? — спросил тот, которого звали Кабриолем.
— Я, сударь, француз, — заявил я, робко выступая вперед и тут же, задыхаясь от волнения, рассказал им свое приключение с купаньем.
— Лабульи, — сказал одному из них Кабриоль, — пойди и принеси из повозки этому дикарю какую-нибудь блузу и штаны.
Через минуту Лабульи бежал обратно и нес платье. Я оделся в одну секунду и прыгнул на верх откоса.
— Теперь, — сказал Кабриоль, — пойдем со мной к нашему хозяину.
Он повел меня к первой повозке, в которую я должен был влезть по деревянной лесенке.
На разведенном огне стоял таган, в котором варилось рагу. У огня сидел тощий и сморщенный маленького роста человек, а рядом с ним великанша, такая огромная и толстая, что мне стало страшно, — я никогда подобных не видал.
Я должен был опять повторить рассказ о приключении сегодняшнего дня, чем вызвал общий хохот.
— Так ты шел в Гавр для того, чтобы поступить на корабль и уехать в Америку? — спросил меня маленький человек, когда все немного успокоилось.
— Да, сударь.
— А кто же заплатит мне за панталоны и за блузу, в которые ты теперь одет?
С минуту я не знал, что отвечать, но затем, собрав все свое мужество, проговорил:
— Я бы вам мог за них отработать.
— А что ты умеешь делать? Например, умеешь ли ты паясничать?
— Нет, сударь, не умею.
Глава X
— Умеешь глотать шпагу?
— Нет.
— Ну, а можешь играть на трубе или на тромбоне, наконец, на барабане?
Я отрицательно покачал головой.
— Желал бы я знать, чему же тебя после этого учили? Твое образование ничего не стоит, мой милый.
— Ясно, что этот мальчишка не находка для труппы — в нем не видно никакого уродства: сложен как и все люди, — недовольным тоном заметила великанша, критически осматривая меня с головы до ног.
Затем она пожала плечами и с презрением отвернулась от меня.
— Тоже воображает, что может работать за деньги.
Ах, если бы я был уродом, или чудовищем о двух головах, или с хвостом, как обезьяна, но увы, я сложен как все люди, какой позор! — Подумал я с горечью про себя.
— Умеешь ли ты, по крайней мере, чистить лошадей и убирать конюшню? — сказал маленький человек с непроницаемым для моей младенческой наивности взглядом.
— Да, сударь, я попробую, постараюсь…
— Ну, ладно, значит с этой минуты ты состоишь на службе в зверинце знаменитого, могу сказать, в целом свете, графа Лаполада. Знаменитого столько же красотой зверей, сколько и геройством Диелетты, или, вернее, Дези, нашей дочери; она-то и есть укротительница львов. Иди за Кабриолем, он покажет тебе, что ты должен будешь делать всякий день, а потом придешь ужинать со всеми вместе.