Приключения Ромена Кальбри
Шрифт:
Уже наступал полдень, а я со вчерашнего дня ничего не ел, и потому я решил поискать на корабле чего-нибудь поесть, хотя не без долгих колебаний остановился на этом: меня пугала возможность сразу затонуть, пока я спущусь вниз в каюты. Однако голод превозмог все мои опасения.
Я спустился вниз и на лестнице вдруг услыхал собачий лай и рычанье. Я сначала онемел от испуга и отступил в ужасе, но сильным прыжком собака выскочила из капитанской каюты и понеслась в открытую мной дверь по лестнице вверх. Я вспомнил, что видел ее накануне, когда осматривал «Ориноко» до отъезда из Гавра, что это собака капитана, и зовут ее Турок.
Бедное животное, подобно мне, было заперто и забыто. В одну минуту она очутилась на палубе, потом повернулась и посмотрела на меня подозрительно. Но, очевидно, осмотр был в мою пользу, потому что Турок дружелюбно подошел ко мне, завилял хвостом и стал тереться об мои ноги, почувствовав инстинктивно, что нашел во мне друга и товарища по несчастью. Это меня растрогало.
В каюте капитана я нашел еды больше, чем было нужно. Сколько угодно хлеба, холодной говядины и вина. Турок также был страшно голоден и очень обрадовался, когда я щедро поделился с ним. Мы поели на скорую руку, часть я захватил с собой и побежал поскорее наверх.
Хотя я был на волосок от смерти, а все же ел с наслаждением, с таким же аппетитом и Турка хватал налету говядину и хлеб. Теперь я почувствовал себя не таким одиноким; возле меня очутилось живое существо, дружески ко мне расположенное. Утолив голод, Турка улегся у моих ног и не покидал меня ни на минуту.
Он следил своими добрыми глазами за всеми моими движениями, я обнял его и расцеловал; с этих пор мы стали друзьями.
В каюте я увидел пару пистолетов, забытых на столе, и захватил их с собой. В случае появления на горизонте нового судна я буду стрелять; быть может, меня услышат. День склонялся уже к вечеру, а я не видал более ни одного паруса. Море совсем успокоилось.
«Ориноко» покачивало, но едва заметно, оно еще довольно устойчиво держалось на воде, и я не замечал в нем течи. Ночь меня не пугала, собака была со мной, и берег не должен был быть далеко. Может быть, в ночной темноте зажгут маяк, и я увижу его и узнаю, где берег, тогда я направлю к нему судно, и мы с Турком будем спасены. Но совсем стемнело, а надежды мои не оправдались, и я нигде не увидел маяка, одни звезды зажглись в темно-голубом небе, а путеводной звезды своей я пока не нашел.
В одно время с пистолетами я захватил плащ и разную одежду, набросанную повсюду. Из нее сделал себе постель, покрылся сверху плащом, но решил всю ночь не закрывать глаз, чтобы не пропустить спасительной точки на горизонте. Пистолеты положил рядом. Турка улегся возле меня и тотчас же заснул. Ветер затих, и судно слегка покачивалось, а море плескалось об его борта, теперь с ласкающим шумом. Луна взошла и осветила своим бледным светом водяную пустыню и отражалась в ней серебристой полосой. Вскоре незаметно меня укачало, и несмотря на все усилия не спать, усталость и волнения целых суток взяли свое, я заснул так же крепко, как Турка.
Но это затишье на море не обозначало еще конца бури. К утру меня разбудил свежий ветер. Облака низко бежали над водой и море снова стало волноваться.
Я справился с компасом и увидал, что ветер дул с северо-запада. Я направил судно так, чтобы оно было за ветром, мне почему-то казалось, что именно в этом направлении должны находиться берега Нормандии и Бретани.
Через какой-нибудь час море стало такое же бурливое, как и накануне, и волны стали заливать палубу «Ориноко», раскачивая его из стороны в сторону.
Под напором ветра фок-мачта, уже попорченная, начала покачиваться с зловещим треском. Снасти ослабели и с каждым новым порывом ветра я с замиранием сердца ожидал, что ее разломает окончательно. Тогда все будет кончено, «Ориноко» пойдет ко дну.
Я не спускал глаз с этой мачты, как вдруг, следя за ней глазами, я увидал на горизонте темную линию, она тянулась далеко. Несмотря на опасность, я бросился к румпелю и направил ход. Это была земля! Ноги у меня дрожали и подкашивались от радости, по лицу струились слезы. Спасен!
Я не смел верить своим глазам, своему великому и неожиданному счастью! Несмотря на медленный и неправильный ход корабля, линия стала обозначаться все яснее. Скоро у меня не осталось никакого сомнения, что это действительно была земля. Только бы еще час-два продержалась мачта, моя единственная спасительница, пока я доберусь до берега. А она скрипит и трещит, этот треск отдавался в моем сердце как похоронный звон для моей воскресшей надежды на спасение. Турка волновался не менее моего. Казалось, он хотел вскочить мне в глаза и прочитать все мои мысли.
Берег, к которому я направил корабль, был низкий, но дальше он очень постепенно поднимался в виде холма. Вдали не было видно ни гавани, ни деревни, ни признаков жилья.
Конечно, надежда моя заключалась не в том, чтобы подплыть к нему раз не было гавани, это было невозможно, даже если бы это был порт, то ввести полуразбитый корабль в гавань во время волнения было мне не по силам. Я одного желал — подплыть к берегу на такое расстояние, чтобы я мог попытаться спастись вплавь. Но возможно ли будет это? Может быть, существуют вблизи земли такие подводные камни, которые не подпустят судно и на такое расстояние.
Все эти сомнения и предположения страшно меня волновали. Я отвязал плот, сколоченный мной из досок на случай, если бы «Ориноко» начал погружаться в воду, снял куртку и сапоги и стал ждать с замиранием сердца решения своей участи. Земля теперь была отлично видна. Я мог подробно рассмотреть берег. Волны с пеной разбивались об него. Было время прилива. Еще четверть часа или каких-нибудь десять минут — и моя судьба решится. О, матушка! О, Дези, помолитесь за меня!
В момент, когда я, растроганный, думал о них, «Ориноко» вдруг поднялось, точно подпрыгнуло; я услыхал треск, румпель оторвался от руля, колокол зазвонил, мачта зашаталась и повалилась, а я за ней свалился на палубу. «Ориноко» стал, натолкнувшись на подводный камень. Я попробовал приподняться, но новый толчок снова сшиб меня с ног. Корабль еще раз покачнуло взад и вперед со страшной силой. С ужасающим треском он вдруг остановился и опрокинулся на бок.
Я попытался подняться и уцепиться за что-нибудь, за какое-нибудь бревно, только не успел. Волна налетела, захватила меня и закрутила в вихре воды. Когда я выплыл из этого водоворота, то очутился уже в метрах 15 или 20 от корабля. В нескольких шагах от меня плыл мой верный Турка и глядел мне с отчаянием в глаза. Я постарался его ободрить голосом. Мы находились не более как в 200 метрах от взморья.
В обыкновенное время, т. е. когда не было сильного волнения, переплыть такое пространство для меня ничего не стоило бы, но когда меня поднимали на свой гребень волны с гору величиной, это было совсем не то… Я не терял мужества, плыл не торопясь, старался держаться над волной, но меня беспрестанно захватывали встречные волны, и я едва успевал дышать между бурунами.