Приключения Ромена Кальбри
Шрифт:
— Ты думаешь, что я делаю дурно? — переспросил я с досадой.
— Да, по-моему нехорошо, и если твоя мама начнет тебя обвинять в том, что ты не довольно ее любишь, я не в силах буду тебя защищать, потому что в душе буду с ней согласна.
Минуту мы шли молча, каждый погруженный в свои думы. Я был подавлен, растроган, мое упорное решение стать моряком во что бы то ни стало, как покойный отец, как дядя Флоги, поколебалось, я уже готов был уступить, но я слишком много перестрадал от своего упорства и назад идти казалось невозможной слабостью, ко всему этому страх возврата в Доль! Поэтому я старался
— Разве я когда-нибудь дурно поступал с тобой? — спросил я Дези.
— Нет, никогда.
— Почему же ты думаешь, что я способен относиться дурно к другим, особенно к маме, которую я люблю больше всех на свете?
Она посмотрела на меня грустным взглядом.
— Ну, отвечай же.
— Нет, я этого не думаю.
— Может быть, ты сомневаешься, что я люблю маму и что я нарочно хочу заставить ее страдать? Ну так, если ты меня хоть чуточку любишь за прошлое и уверена, что я не злой мальчик и ничего не делаю нарочно, чтобы причинить маме горе, не говори мне больше таких вещей. Ты, может быть, способна будешь убедить меня остаться, но я знаю наверное, что из этого выйдет одно несчастье для всех нас.
Она ничего на это не сказала, и мы шли молча, оба расстроенные и несчастные.
Я нарочно повел Дези через поле, всегда пустынное, чтобы не встретить случайно кого-нибудь из жителей Пор-Дье. Мы благополучно дошли до небольшого оврага, от которого начинался наш двор. В церкви звонили от обедни, матушка, наверно, уже вернулась домой.
— Вот, — сказал я Дези, показывая рукой на кровлю, — вот наш домик, где я всегда был так счастлив, где меня всегда любили. С этого дня он и для тебя станет родным домом!
Голос у меня задрожал от волнения, я с трудом удерживал рыдания.
— Ромен, — произнесла Дези умоляющим голосом. Но я крепился.
— Ты сейчас войдешь одна, — заторопился я, — и отдашь маме мое письмо; ты скажешь ей: «Вот письмо от вашего сына». Когда она прочтет его, то, я знаю, примет тебя, как родную дочь. А через шесть месяцев я к вам вернусь. Я напишу вам из Гавра, а теперь прощай!
Я хотел бежать, но она схватила меня за рукав.
— Не удерживай же меня, Дези, милая, ради Бога, ты видишь, что я сейчас расплачусь и не в силах буду уйти.
Она разжала руки.
— Поцеловать ее за тебя, Ромен, да?
Я уже отбежал на несколько шагов, но при этих словах вернулся, крепко обнял Дези, причем ее слезы смочили мне все лицо.
Затем я бросился бежать без оглядки, ибо понимал, что еще одна такая минута, и вся моя напускная твердость растает, как воск, но, опомнившись, вернулся потихоньку назад и спрятался в кустах. Дези, постояв немного во дворе, наконец вошла в дом. Долго она там оставалась, а я был вне себя от беспокойства, что же будет дальше? Что если мамы нет дома, или же она вдруг, как и мать бедной Дези!..
Но в момент, когда эта страшная мысль промелькнула у меня в голове, Дези показалась на пороге, а вслед за ней вышла мама; обе они плакали, значит дома все благополучно. Я поблагодарил Бога от всего сердца, и сразу страшная тяжесть свалилась с души, хотя я тоже наплакался вволю, стоя за плетнем.
Через три часа я уже взбирался на крышу дилижанса, который ехал в Гавр через Гонфлер. В моем кошельке еще оставалось от нашего богатства целых семь франков.
Мне всегда казалось, что как только я явлюсь на борт какого-нибудь корабля, меня сейчас же и примут на службу. Поэтому по приезде в Гавр я отправился тотчас на корабельную пристань, мне хотелось выбрать себе корабль по душе. В королевской бухте стояло два-три парохода, но они меня мало интересовали. В бухте Барра вижу стоит несколько огромных американских кораблей, с них разгружают хлопок и складывают целые горы тюков на берег, но это тоже все не то, потому что мне нужен был французский корабль.
Глава XIII
В бухте, где стояли торговые суда, я увидал корабли всех стран света, и большие и малые, целый лес мачт, украшенных брейд-вымпелами, парусами и флагами. Я пришел в полный восторг. Это показалось мне много прекраснее Парижа! От некоторых кораблей так сильно пахло жженым сахаром, что у меня слюнки потекли. От других пахло перцем, ванилью и другими пряностями. Всюду занимались или нагрузкой, или разгрузкой товаров. Таможенные чиновники наблюдали, как носят тюки со всякой всячиной, причем матросы за работой тянули какую-то свою заунывную песню.
Между всеми этими судами одно особенно пленило меня. Оно было выкрашено белой масляной краской с синими бортами. Это был небольшой трехмачтовый корабль. На дощечке, прибитой на ванте, я прочитал название: «Утренняя звезда». Направляется она в Пернамбуко и Гагию. Капитан Фригор отъезжает немедленно. Как было бы чудесно отправиться в первый раз в плаванье на таком чудесно выкрашенном, в белое с синим, корабле! А Пернамбуко и Гагия (Сан-Сальвадор — Бразилия) казались мне самыми очаровательными городами в мире.
Я взобрался на палубу. Матросы были заняты нагрузкой корабля; в широко открытый трюм спускали огромные деревянные ящики и здоровенные, обитые железом, сундуки. На меня сначала никто не обратил внимания, но так как я продолжал стоять, не трогаясь с места и не смея подойти к господину, который записывал номера и число ящиков (это верно и есть капитан, — подумал я), то он сам меня заметил.
— Мальчуган, ступай прочь, — бесцеремонно закричал он, — что ты тут вертишься?
— Извините, сударь, мне бы надо было с вами поговорить.
Я подошел, поклонился и выразил ему свое страстное желание поступить юнгой на «Утреннюю звезду».
Он даже не удостоил меня ответом, а жестом показал мне, что я могу идти туда, откуда пришел.
— Но, сударь…
Он с угрозой поднял кулак; я больше не смел настаивать и вышел, чувствуя себя полным ничтожеством перед этой неумолимой силой. По правде сказать, это фиаско меня очень встревожило.
Неужели меня также не захотят взять и на другое судно?
Но я был не в таком положении, чтобы мог легко отказаться от своих заветных планов. Очевидно «Утренняя звезда» — это было слишком для меня роскошно! Поэтому на сей раз я был скромнее в своих требованиях и выбрал «Конгр», небольшой и довольно грязного вида бриг, который отправлялся в Тампик.