Приключения рыцаря из Милана
Шрифт:
Между тем головорезы окружили меня со всех сторон, зайдя, конечно, и мне за спину. Для них нет ничего приятней и безопасней, чем стукнуть дубинкой честного человека по голове, а когда он упадет, потеряет сознание или не дай Бог, уйдет в мир иной, обобрать его, достав из его карманов всё, что там отыщется.
– О, да он пьяный, Антонио, – весело сказал кто-то из них. – Он, наверное, все свои денежки пропил. Вернее наши денежки пропил.
Пьяным я не был. Возможно, воздух свободы меня, как говорится, и опьянил, и поэтому я несколько раз споткнулся. Со стороны меня, наверное, можно было принять за человека, выпившего в большом количестве вина, хотя на самом деле это было не так. Меч из ножен я не доставал, зато снял со своих плеч плащ и обмотал им левую руку. У нападавших я мечей не заметил, они были вооружены увесистыми дубинками и кинжалами.
– Эй, приятель! У тебя деньги есть? Сколько у тебя осталось карлино?19
Ссориться тогда мне совершенно ни с кем не хотелось. Я был настроен очень мирно и дружелюбно. Зачем ссориться, если можно попробовать выпутаться из сложившейся ситуации мирным путем? Поэтому я сказал:
– С собой у меня денег нет. Но если вы проводите меня ко мне домой, то я подарю каждому из вас по пять карлино.
Они переглянулись между собой. Похоже, раньше им никто ничего подобного не предлагал, и поэтому они оказались в некоторой растерянности. Но тут один из грабителей угрожающе поднял свою дубинку и сделал шаг вперед.
– Хватит шутить! Вынимай свой кошелек или умрешь!
Вместо кошелька я вынул меч. Я с удовольствием услышал звук, с которым клинок выходил из ножен. Уже шесть месяцев мне не доводилось слышать ничего подобного. Очень приятный звук. Но еще приятней было держать в руке болонский меч. Несмотря на обычный вид, он представлял собой настоящее произведение искусства, и стоил немало денег, насколько я знаю. Его выковали в самой лучшей оружейной мастерской Болоньи, так что убивал он быстро и легко.
– Посмотри, Антонио, – прокомментировал мои действия чей-то визгливый голос, – он решил нас попугать своей палкой.
Разговаривать больше я не стал. Вместо этого за три секунды я сделал два выпада и нанес два колющих удара. Первым ударом я ранил в плечо ближайшего ко мне противника, а вторым – поразил, впрочем, тоже не смертельно, обладателя визгливого голоса. Оба раза лезвие меча вонзилось в тела грабителей сантиметра на два, не более. Причем в те участки тела, где не было жизненно важных органов или крупных сосудов. Этого было достаточно для того, чтобы отбить у них желание убивать меня.
В тишине я услышал вначале вскрики и стоны раненых, а потом их проклятия. Эти звуки свидетельствовали, что ранения можно считать поверхностными, и в ближайшее время никто из пострадавших не умрет.
Оглянувшись по сторонам, я увидел, что двое уцелевших грабителей побросали дубинки, и подхватили своих раненых товарищей. О нападении на меня они уже не думали. Впрочем, они могли ведь и передумать, и решить отомстить. Поэтому я сделал несколько шагов назад, а потом обернулся, и быстро зашагал к пяцце Гаэтано, недалеко от которого находился дом, в котором я снимал две небольшие комнаты. За мной никто не гнался. Я был рад, что не пришлось никого убивать, что наконец-то вышел из тюрьмы, что скоро смогу отдохнуть у себя дома. Воздух свободы опьянил меня, и я был само воплощение гуманизма.
К дому синьоры Луизы Риолли, расположенному недалеко от пьяццы Гаэтано, я дошел часов в одиннадцать. В доме этой синьорины я вот уже восемь лет снимал две комнаты на втором этаже, чем был полностью удовлетворен. Муж сеньоры Риолли был одним из моих приятелей, погибших в 1302 году на Сицилии, находясь на службе у Карла Валуа. После своей смерти синьор Риолли оставил вдову, десятилетнего сынишку Джакопо, виллу с виноградниками, а также небольшой, но уютный двухэтажный домик в одном из тихих кварталов Неаполя.
Луиза Риолли больше замуж так и не вышла, хотя несколько богатых неаполитанцев пытались заполучить её руку и сердце. Она, как говорится, всю себя отдавала воспитанию сына и домохозяйству. Правда, Луизе пришлось продать большинство принадлежавших ей земель, включая и виноградники, и сдать в аренду виллу, которую один предприимчивый торговец использовал для производства и хранения вина. На получаемые от этого торговца деньги сеньора Риолли и жила, содержа дом в Неаполе и сына, который, несмотря на свой девятнадцатилетний возраст, никак не мог найти себе занятие по душе. Деньги, которые платил я за то, что снимал две комнаты в этом доме, были скорее символическими, чем приносящими реальную материальную выгоду. Впрочем, квартплату Луизе Риолли я уже задолжал почти за восемь месяцев. Ко мне она относилась скорее как к младшему брату, чем как к жильцу, дающему деньги.
Я поднялся по ступенькам. Постучал в массивные деревянные двери дома синьоры Риолли. При этом я не забывал громко кричать: «Это я, Франческо!» Мне не хотелось напугать жителей этого дома. Через пару минут дверь наконец-то открылась, и я увидел немного напуганную Луизу.
В то время, о котором я рассказываю, Луизе Риолли было уже немного за сорок лет, но она всё еще оставалась красивой женщиной с добросердечным характером и приятными манерами. Она была среднего роста, имела стройную фигуру, что для местных женщин редкость, загорелую кожу, красивое лицо, и спускающиеся волнами ниже плеч густые черные волосы.
– Синьор Франческо! – воскликнула она, обнимая меня. – Вас отпустили, синьор? Я так рада, что вы вернулись. Клянусь Богородицей, я каждый день молилась, чтобы вас отпустили!
Хозяйка дома говорила и говорила, казалось, из её губ слова будут литься вечно. Поэтому я вежливо вырвался из её объятий:
– Давайте пройдем в дом. Уже поздно. Мои комнаты ещё остались за мной, синьора?
– Конечно! Они ваши пока вы живете в Неаполе. Проходите!
Мы вошли в гостиную. Я слышал, как хозяйка заперла на засов входную дверь, а потом последовала за мной в комнату. Я огляделся по сторонам. За шесть месяцев моего отсутствия ничего не изменилось.
– Дайте я на вас посмотрю, – сказала Луиза, и отступила от меня на пару шагов.
– О, как вы исхудали, дорогой Франческо! – воскликнула она.
– Ничего, синьора Луиза! Главное, что меня там уже нет, а всё остальное вернется! А где Джакопо? Уже спит?
При этих словах лицо Луизы помрачнело. Тут я заметил, что время сказалось и на ней – на её лице появилось несколько новых морщинок. Известное дело – годы никого не щадят, даже самых лучших из нас.
– Нет, Франческо, – ответила она, и в её голосе была печаль. – Джакопо еще не пришел.