Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
Старый Саид произвел на меня большое впечатление своими легендами о жемчуге, и я покидаю его не без сожаления.
Я возвращаюсь в сопровождении раба, который ведет козла, подаренного мне шейхом вместе с огромным арбузом из его сада.
Итак, теперь я владею жемчужинами, а денег у меня осталось всего каких-нибудь десять фунтов стерлингов.
Пока я отсутствовал, суданцы уплыли на своих хури; они вернутся сегодня вечером.
Я провожу день на борту судна, устроившись под навесом из парусины, и изучаю свои жемчужины. Я овладеваю секретами ремесла.
Вечером
Куча бильбиля, обладающего ничтожной ценностью, — таков улов четырех мужчин за день. В этой куче, наверное, тысяча раковин. Что касается садафов, то их толстый перламутр стоит достаточно, чтобы оплатить работу ловцов, однако жемчужниц совсем немного — около двадцати — и все вместе они весят примерно 10 килограммов.
В этих больших двустворчатых раковинах жемчужины попадаются лишь в виде исключения, но зато они очень белые и, как правило, большого размера.
Обе половинки связки, прилегающей к раковинам, отделяют и накалывают на стебелек пальмового листа. Они напоминают ломтики банана, и после того как их высушат, эти связки пригодны для употребления в пищу, если больше не осталось других продуктов.
«Фатиха» прочитана, и Раскалла приступает к вскрытию бильбиля. Механическим жестом он раздавливает моллюсков пальцами и затем бросает их за борт. А вот и первые жемчужины, правда, они мелкие, но вселяют в нас надежду.
Из тысячи устриц мы извлекаем пять маленьких сферических жемчужин величиной с булавочную головку и около двадцати неправильной формы; все они весят не более одного грамма и стоят не больше пятнадцати-двадцати франков. Что ж, надо набраться терпения, как в карточной игре.
Джебер, самый старший и самый опытный из моряков, предлагает отправиться к восточной части банки, иначе говоря, к самым отдаленным островам, и я выбираю по карте Хармиль, находящийся примерно в 50 милях отсюда, в качестве базы для наших операций.
Надо плыть днем, чтобы правильно определять маршрут в этом лабиринте отмелей и подступающих к самой поверхности воды рифов. Мы подолгу движемся с помощью багра, иногда пробираясь между скал, так близко расположенных друг к другу, что до бортов судна остается меньше одного метра.
Пейзаж из мадрепоров сказочен. Некоторые рифы напоминают вершины леса: огромные кораллы поднимаются с глубины пяти-шести метров, покоясь на одном-единственном коротком и крепком стебле, выше они разветвляются и создают широкие плоские поверхности, ажурные, как кружева, состоящие из переплетения почек, где обитают колонии полипов. Эти нагромождения образуют своды, и в больших темно-голубых дырах резвятся стайки рыб с длинными плавниками, похожие на райских птиц.
Иногда, прорвав это известковое кружево, багор неожиданно проваливается вниз, и человек, налегавший на него, теряет равновесие и плюхается в воду к немалой радости своих товарищей. Впрочем, скоро настает и их черед. Моряки сопровождают песней эти манипуляции с багром, которые совершают иногда по многу часов подряд, толкая судно вперед над этим многоцветным хаосом.
Человек, сидящий на верху мачты, высматривает вдали проходы, по которым следует плыть, чтобы не оказаться в тупике. Затем море вновь становится синим, и мы опять поднимаем парус.
Вода здесь кристально чистая, и нет никакого волнения. Но, похоже, эта чистота не идет на пользу жемчужинам. Богатое жемчугом дно омывается водой неопределенного темноватого оттенка с красными отблесками. Она утратила там свою прозрачность из-за наличия большого количества планктона, тем не менее дно можно разглядеть и на глубине десять метров.
Порой кажется, что вдали, в зонах штиля, там, где море и небо сливаются воедино в струях теплого воздуха, восходящих вверх от поверхности воды, словно сухой лист, колеблемый ветром, покачивается фелюга. Одиночество здесь давит еще сильнее, чем в открытом море, из-за тишины, обволакивающей эту теплую и неподвижную воду, где песчаные острова как бы всплывают из глубин, подобно доисторическим землям необитаемого мира.
Хармиль принадлежит к числу редких островов с чуть пересеченным рельефом. Мы уже давно видели, как он поднимается над линией горизонта, но ветер такой слабый, что мы вряд ли доберемся до него засветло.
Однако неожиданно, что и составляет очарование плавания под парусом, поднимается морской бриз, которого никто не ждал и который позволяет нам преодолеть за один час несколько миль, отделяющих нас от этого клочка суши.
В самой высокой части острова мы замечаем человека, размахивающего тряпкой, привязанной к шесту. Это, наверное, рыбак, оставшийся без питьевой воды.
Мы входим в своеобразный фиорд шириной 500–600 метров, врезавшийся очень далеко в глубь острова и окруженный известняковыми утесами, образовавшимися, очевидно, из старых мадрепоров. В глубине берег окаймляет роща манглий. Увиденный в эти часы, когда все вокруг окрашено золотистым светом, этот вход поистине завораживает нас.
Узкая полоска пляжа с остатками хижин представляет собой, наверное, якорную стоянку. Скользя над песчаным дном, мы приближаемся к берегу. Вдруг раздается крик человека, несущего вахту на носу:
— Джох! (Держи круче!)
Рывком я поворачиваю румпель, и мне удается избежать столкновения с затонувшим Судном: брусья выступают над поверхностью воды, это каркас от крупной фелюги. Подобные вещи случаются слишком часто, чтобы это могло нас удивить.
Как только мы встаем на якорь, человек, подававший сигналы, спускается к морю. Он присаживается на корточки на песке и поджидает нас.
Может быть, он потерпел кораблекрушение и оказался один на этом забытом острове?
Я иду к нему. Это уже довольно пожилой суданец, однако он не производит впечатление человека, спасшегося на плоту Медузы.
Мои ныряльщики его знают и относятся к нему с крайним почтением. Он накуда из Массауа, по имени Солиман Бакет, в течение многих лет состоящий на службе у Занни, а только что повстречавшиеся нам обломки — это все, что осталось от его фелюги, затонувшей после пожара сегодня утром.