Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
В двух словах он объясняет нам, что стал жертвой нападения «арами» (пиратов). Но прежде чем пуститься в рассказ, он проводит меня в укрытие, образуемое скалой, имеющей форму полусвода, где лежит тело, прикрытое тряпкой. Похоже, это чей-то труп. Бакет приподнимает ветошь, и я вижу человека, тоже суданца: он открывает глаза, глядит на нас невидящим взглядом, затем смыкает веки и снова погружается в суровое одиночество.
— Он ранен выстрелом из ружья, — говорит мне его спутник. — Посмотри, вот там.
Набедренная повязка потемнела на уровне талии, и я замечаю фиолетовую рану в низу
— Когда это случилось?
— Сегодня утром.
Несчастный агонизирует, он в коматозном состоянии и отвечает на наши вопросы нечленораздельными стонами; пульс замедленный, дыхание прерывистое. Я опять накрываю беднягу тряпкой, которая заменит ему гроб; остается лишь вырыть могилу и подождать, когда смерть довершит свое дело. Однако я отправляюсь за подкрепляющим лекарством, чтобы показать, что пытаюсь чем-то ему помочь, но по возвращении назад старый накуда сообщает мне будничным тоном:
— Калас. (Все кончено.)
Церемония занимает немного времени. Солнце садится за горизонт в тихом воздухе, наполненном пронзительными криками кружащихся в воздухе чаек, и мы молча кидаем раскаленный от дневного жара песок на это еще не остывшее тело, затем кладем сверху два камня, чтобы отметить место. Безмятежный покой одиночества придает этой примитивной могиле пронзительное величие, от которого сжимается сердце.
Мы возвращаемся на судно. По пути накуда рассказывает нам о драме, разыгравшейся здесь несколько часов назад. Банальный случай, инцидент, относящийся к разряду тех опасностей, которые сопутствуют профессии мореплавателя, как-то: риск утонуть или стать добычей акулы.
В то время как его фелюга стояла на якоре после продолжительной экспедиции, перед самым рассветом к ним подплыла зараникская зарука, и они подверглись внезапному нападению. Зараники разграбили все, взяли даже судовой такелаж, а затем подожгли корпус, и судно тут же пошло ко дну.
Девятнадцать суданцев, находившихся на нем, были захвачены пиратами — их продадут в рабство. Тот, кого мы только что похоронили, погиб в результате несчастного случая: он хотел воспользоваться единственным ружьем, имевшимся на борту судна, но оно выстрелило в тот момент, когда один из нападавших пытался вырвать его из рук несчастного. Что касается самого накуды, то он остался в живых лишь потому, что накануне отправился ночевать на берег, чтобы на рассвете забросить рыбачью сеть. Его разбудил выстрел. Поняв, что случилось, он затаился на острове.
Когда зарука уплыла, он нашел своего товарища лежащим без сознания на берегу. Его сбросили в воду, думая, что он мертв, однако у него хватило сил доплыть до берега и спрятаться за скалой.
Я оскорблен этим насилием, и первое мое желание — броситься вдогонку пиратам. На борту у меня шесть ружей и несколько связок динамита, которым я пользуюсь для глушения рыбы.
Но накуда проявляет смирение — он полагается на валю Аллаха, который, допустив злодеяние, даст этому делу единственно возможное продолжение.
Однако Джебер и мои сомалийцы полны решимости что-то предпринять, в них проснулась древняя ненависть африканских рас к арабам-завоевателям. Мы держим совет.
Накуда видел, что зарука поплыла на восток, однако ее парус скрылся из виду лишь незадолго до нашего прибытия, поскольку всю вторую половину дня стоял полный штиль, и судно в лучшем случае достигло острова Сарсо, единственной подходящей стоянки на подступах к банке Фарасан. О том же, чтобы плыть ночью, не может быть и речи, если корабль не находится в открытом море.
С другой стороны, команде заруки нечего опасаться, так как зараники полагают, что захватили всех оставшихся в живых. Поэтому у них нет никаких причин понапрасну рисковать судном, уходя от погони, которую они считают невозможной.
— Что у тебя было на борту? — спрашиваю я.
— Несколько мешков садафов, но в моем ящике лежал весь добытый нами жемчуг, а его там на сумму свыше тысячи рупий.
Про себя я делаю скидку на преувеличение, но, как бы то ни было, набег зараников можно считать удачным, если принять в расчет количество пленников.
Старый накуда вполне откровенно объясняет мне, что рабы, захваченные в результате разбойного нападения и пригодные лишь для того, чтобы служить матросами, стоят не очень дорого, так как их можно продать лишь судовладельцам в Персидском заливе, а для этого надо проделать путь, занимающий три месяца. Если же их оставить в Красном море, где их знают, то они могут без особого труда сбежать — никто не пожелает их купить. Однако иногда пленники сговариваются со своими похитителями, обещая, что скажут, будто они прибыли из Судана, как обычные рабы. Это позволяет продать их кому-нибудь на побережье. В таком случае у них есть все шансы осуществить побег намного позднее. Как правило, за это мошенничество они получают небольшое вознаграждение, выделяемое продавцом из их продажной стоимости.
О, наивная простота здешних нравов!..
По-прежнему дует морской бриз, возможно, он продержится в течение всей ночи. Надо попытать счастья: если птица в гнезде, мы застанем ее врасплох на рассвете.
Это решение все сомалийцы встречают радостными криками, мысль о возможной схватке приводит их в исступленное состояние. Якорь становится чем-то вроде пушинки, когда его вытягивают руки шестерых матросов, другие подбадривают товарищей песнями и хлопками; никогда еще этот маневр не осуществлялся с такой быстротой. Через десять минут мы покидаем пределы острова, грот наполняется ветром. Спускаются сумерки, и я направляю судно в открытое море. Нам предстоит пересечь центральную часть Красного моря, преодолев за восемь часов примерно 50 миль.
Все, позабыв о сне, рассказывают по очереди истории о сражениях, сидя на юте вокруг рулевого, чье лицо, освещаемое снизу светом от компаса, напоминает плывущую во мраке маску.
Я не слушаю эти «охотничьи истории», слова матросов раздаются у меня в ушах, подобно бессмысленному шуму, настолько я погружен в мысли о том, как следует поступить, если зарука действительно находится там, где мы предполагаем. У меня нет ни малейшего желания жертвовать жизнью или здоровьем любого из нас из-за истории, которая в конечном счете меня не касается. Всякий раз, когда мы поддаемся чувствам, нельзя забывать о здравом смысле.