Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
Тогда посредник, получив тайное предложение, вступает в подобную дискуссию уже с покупателем.
Наконец, когда ему кажется, что устраивающая всех сумма найдена, продавец и покупатель призывают его в судьи.
Он берет руку покупателя и силой вкладывает его ладонь в ладонь продавца.
— Скажи: «Я продаю».
Вначале тот отказывается, ломается, но в конце концов произносит сакраментальные слова. Сделка заключена; посредник объявляет определенную им цену. И с обеих сторон тут же обрушиваются проклятья.
Продавец:
— Ты
Покупатель:
— Безумец, ты разорил меня, быть тебе в аду из-за твоих услуг — и т. п.
Нередко на бесстрастного посредника сыплются удары. Таков обычай. Но все это не более чем театр; как только продавец уходит, посредник заливается хохотом, потирая руки:
— На сей раз я облапошил этого старого скрягу, можешь дать мне хорошее вознаграждение — и т. д.
Через минуту он отправляется в кофейню, где его поджидает накуда. Следует очередной взрыв хохота:
— Ты видел, как я перехитрил этого несчастного еврея, он не хотел платить больше четырехсот фунтов, а, между нами говоря, твой жемчуг большего и не стоит, говорю это по-дружески, но я вытянул из него шестьсот.
За подобные услуги посредник получает один процент от стоимости партии жемчуга, и ни одна сделка не обходится без его участия. У Шушана есть постоянный посредник, благодаря которому он проворачивает удачные дела. Это великое искусство — создать у каждого впечатление, будто он обманывает противную сторону.
Тут присутствуют и несколько покупателей, живущих в здешних местах, они перепродают жемчуг тем, кто, как и Шушана, приезжает из Европы. Я знакомлюсь с одним из них, греком с острова Лесбос по имени Занни. Он владелец небольшой фабрики по изготовлению сигарет, в которой работают за сдельную оплату восемь или десять туземцев. Сам же он, сидя за маленьким столом, заваленным старыми часами, исполняет обязанности часовщика.
Спит он в углу или на улице, расположившись на подстилке, а питается, покупая за несколько су традиционные местные блюда. Ему нет и тридцати. Кроткое милое лицо, тускловатые серые глаза, прикрытые длинными ресницами. Он всегда готов помочь и на редкость услужлив.
Он весьма обходителен и заботлив по отношению к карабинерам, все они обязаны ему тысячей мелочей, которые в действительности стоят многого. (В Эритрее карабинеры выполняют массу различных обязанностей: секретарей суда, судебных исполнителей и т. д.)
У него есть фелюга, на которой он выходит ловить рыбу, и команда, состоящая из рабов. Принадлежат ли они ему? Он это отрицает, но они явно чересчур ему преданны, чтобы быть наемными работниками. Занни также владеет домом в Асмэре, который сдает жильцам. Никому неизвестно, миллионер этот молчаливый человек или едва сводит концы с концами.
Без какой-либо просьбы с моей стороны он посылает мне на борт купленную им самим провизию, что позволяет сэкономить половину той суммы, которую мне как иностранцу пришлось бы заплатить. Ни тени подобострастия или грубой лести, способной насторожить меня, во всем безупречный такт.
Мы все трое сидим в небольшом портовом кафе, своего рода бирже, где обсуждаются абсолютно все дела. Шушана рассказывает мне о Саиде Али, известном шейхе с Дахлака. Занни его хорошо знает. Он даже продал ему месяц назад черную жемчужину необычайной красоты.
— Почему именно ему, ведь он все равно перепродаст ее мне? — удивленно восклицает Шушана.
— Вряд ли, она слишком красива и, вероятно, попадет в одну из тех банок, в которых он хранит свои сокровища.
И в глазах этого неприметного человека вспыхивает странный огонек. Я чувствую что-то вроде головокружения, словно оказался на краю таинственной пропасти, которая вдруг открылась в этой душе благодаря отблеску, на мгновение озарившему его серые глаза.
— А как поживает этот старый безумец? — продолжает Шушана.
— Не знаю, три месяца назад он вышел из больницы; мне известно только то, что врач отправил к нему санитара, и тот поселился у шейха дома. О! Этот доктор неплохо заработал на нем и потому не оставляет его без внимания.
— Говорят, что трое его сыновей отлучены от дома с тех пор, как умерла их мать, и знаешь почему?
— Наверное, ты не отказался бы приобрести у них папины жемчужины, когда они перейдут к ним в наследство, — говорит Занни с добродушной усмешкой. — Пока же отец, с тех пор как он заболел, озабочен только одним: он боится, как бы его сыновья, весьма расточительные, как и все отпрыски скряг, не возжелали бы его скорейшей кончины, чтобы как можно быстрее промотать его состояние, которым он дорожит больше, чем жизнью. Это мания, и надо ему ее простить, ибо сам он человек не жадный.
— А чем занимаются его сыновья, где они?
— Они здесь. Вероятно, скоро ты увидишь одного из них, он приходит сюда каждый день после полудня. Отец платит им скромную ренту, но ее хватает ненадолго, они не вылезают из долгов.
— Естественно, ведь к их услугам ростовщики, дающие им деньги под гарантию наследства; но если отец все распродаст?
— О! Никогда!
Это сказано таким тоном, словно у Занни есть веские причины для подобной уверенности. Он ловит на себе мой взгляд, и, возможно, этот странный тип также замечает у меня в глазах отсвет моих тайных помыслов, потому что продолжает:
— В общем-то я ничего не знаю, но с какой стати ему продавать свои сокровища, ведь он ни в чем не нуждается: более пятидесяти судов ловят для него рыбу. В Аравии свыше тысячи рабов обрабатывают его земли. Единственная его радость — это созерцание несравненных по красоте жемчужин, которые он собирал более сорока лет.
Рослый молодой человек с ярко выраженной арабской внешностью, одетый в роскошную шелковую рубаху в желтую полоску, проходит мимо, прикрываясь зонтом, в сопровождении нескольких туземцев. Извинившись, Занни покидает нас и присоединяется к этому прогуливающемуся франту.