Приключения в приличном обществе

Грим

– Это клубника, - приговаривала она, давая попробовать, - это салями, это ветчина. Это блины. И яблоки, яблоки, яблоки.

С яблоками и у нас проблем не было, но я и виду не подал, принял снедь с благодарностью. Чтобы ей угодить, сгрыз при ней сразу два.

– Вкусно, не правда ли? Чувствуете азарт во рту?

Я кивнул

– Кушайте, кушайте, - подбадривала она.
– Я вам еще принесу. Я буду вас теперь навещать.

– Хорошо, если б навещали почаще, - сказал я. Это была первая связная реплика, произнесенная мной в ее прекрасном присутствии.

В ее

высочайшем присутствии я был стеснителен, неловок, едва ли не груб, что проявлялось в суетливости пальцев, рук, постоянном поёрзывании, пощипывании клочка волос, оставшегося от бороды.

– Ах, как вам идет эта бородка. Напоминает... я не знаю... Маркиза какого-нибудь, да?

– Да, меня так и зовут некоторые, - сообщил я, припомнив суетливого гида, кстати отыскав взглядом его. Он, перебирая пальцами прутья решетки, переходил с места на место, стараясь отыскать такое, откуда б ему было лучше нас видно. Я помахал ему.

– Это ваш друг?
– заинтересовалась красивая дама.
– Вы и его угостите. Тут много всего: яблок, конфет, фруктов. Я люблю, когда всего много. Давайте всё сложим обратно, все равно вам сразу всего не съесть.
– А это, - она показала мне и сунула в сумку маленький бумажный конверт, - прочтете, как окажетесь один. Нет, не сейчас.
– Она категорически отвела мою руку, немного порозовев.

Опасения ее были напрасны. Я и читать-то не умел, хотя буквы к тому времени знал уже почти все. Тут в свою очередь порозовел и я.

Она догадалась. Но эта догадка ее даже обрадовала.

– Ах, вы хотите, я стану учить вас читать? Хотите, прямо сейчас и попробуем?

Я кивнул, хотя меня смертельно тянуло остаться скорей одному. Нет, присутствие дамы меня не тяготило. Наоборот. Я хотел бы провести возле нее всю доставшуюся мне вечность. Но в то же время хотелось собраться с мыслями. Начать как-то иначе себя вести. Избавиться от застенчивости, пока она тут, мне не удавалось никак.

Она быстро вынула из сумочки, из другой, маленькой, черной, листок бумаги, весь мелко-мелко исписанный, возможно, газетный клочок. Там были буквы и покрупнее. Она указала на одну, выжидательно (хотелось сказать: прекрасно) на меня уставившись.

– Ну?

– Ды!
– уверенно сказал я.

– А эта?

– О!

– До. Далее?

– Бы... Р-р... О!
– торжественно заключил я.

– Ну а вместе? Попробуйте!

– Ды -о - бро!
– прочел я к своему изумлению.

– Ах, как вы славно умеете. А говорят, здешние люди ни к чему не способны.

– Наоборот, - сказал я, воодушевленный ее похвалой.
– Здесь многие умеют читать. Быстрее, чем я.

– Ничего. И вы быстро научитесь.

Мне казалось, она должна была испытывать неловкость от моих воровских взглядов, которые я при всяком удобном случае запускал в треугольную пройму ниже ее горла. Тем более, что однажды, благодаря неверному движению ее плеча, вырез оказался еще шире, обнаружив кружевную кромку бюстгальтера. Черного, разумеется. Но она не испытывала смущения, не замечая воровства.

Обнадежив меня этим заявлением, она взглянула на часики и сделалась немного грустна.

–

Знаете, мне пора. Я ведь работаю. Вы меня, конечно, проводите до ворот?

– Конечно, - сказал я.

Мы встали. Прошли к выходу мимо санитара, который даже не сделал попытки меня остановить. И даже не поморщился, когда я, проходя близко, с наслаждением отдавил ему ногу.

– До свиданья, графиня, - корректно произнес он.

Впрочем, в будочке у китайско-берлинской стены сидел еще вертухай, уж он-то не выпустит, невзирая на красивых дам. Мимо него и белые не все проскакивали.

– В следующий раз, - пообещала дама, до будочки не дойдя, - вы меня поцелуете.

– По лицу?
– заухмылялся я, чувствуя и сам, что веду себя глупо.

Она погрозила мне пальчиком.

– Если научитесь читать.

И дважды обернувшись на ходу, скрылась в будке вахтера. Я стоял, испытывая блаженство, еще, может быть, час, сознавая в то же время, что сумку, оставленную в присутствии, возможно, уже растащили. За это время через будку прошли человек двадцать цветных, в том числе и тот, что присутствовал на моих процедурах. Кажется, сразу же вслед за моей дамой прошел.

Наконец, глубоко вздохнув напоследок, я двинулся обратно. Резко повернувшись, столкнулся с девчонкой в джинсах, шедшей к выходу. Конечно, мне надо было бы извиниться, но никаких любезностей тогда я еще не знал, и поэтому, задрав голову, проследовал мимо.

Задрав голову, следуя в сторону здания, я заметил большой транспарант, висевший над входом. Я и раньше видел его, но теперь догадался, что смогу, возможно, прочесть.

– Ды,- привычно прочел я.
– О. Бр. Добро.

Слово мне было уже знакомо. Шевеля губами, я перебрал вслух прочие буквы - в той самой последовательности, в которой они значились на транспаранте. И вдруг вся надпись разом высветилась в моем мозгу:

– Добро дураки пожаловать!

Я не сомневался, что слово 'дураки' относится к инфузориям. Мне стало обидно за свою даму: ни дурой, ни инфузорией я ее не считал. Я поклялся себе сорвать транспарант. Нет, не сейчас, а выбрав подходящий случай. Тем более, что мстительный санитар уже поджидал меня на ступенях и, хотя формально затрещины были запрещены, изготовился выдать мне подзатыльник. Но я ловко пригнулся, и его ладонь просвистела выше, шевельнув волосы на голове.

– Я знал, знал, - таща мою сумку и волнуясь, суетился безухий мой друг, когда мы возвращались в палаты.
– Так и сказала: маркиз? Я знал, - всё повторял он.

Я почти не слушал его, занятый своими о ней мыслями.

– Мессия! Сад! Завтра же мы о вас объявим. Вы целовались? Ах, какая! Вы тот, кого мы так долго ждали, маркиз. Станете нашим знаменем?

Я пообещал стать, лишь бы от него отвязаться, а отвязавшись, постарался уединиться в нумере, не отзываясь на любопытствующих зеленых, на приглашение белых отужинать, машинально проглотив горсть пилюль. С думой об этой даме, тронутый любовью к ней, я присел у окна, которое было распахнуто. Ночной зефир, за фриз цепляясь, сдувал с него пыль и устилал ею подоконник.