Приключения в приличном обществе

Грим

– Ну и сколько же ты хочешь, негодяй?
– спросила Ева.
– Рубликов триста поставят тебя на ноги?

– Триста...
– Он презрительно фыркнул.
– Я только экипировался к вам на пятьсот. И господин Леопольд долларов десять тысяч сулил. И уже дал, было, в руки, да я отказался. Я ж с вас больше могу.

Ева притихла. Замерла, напряглась. Я чувствовал, что она встревожена - да еще как. Напугана, может быть.

– Но-но!
– встрепенулся воин во мне.

Окрик прозвучал грозно, я привстал. Вскочил и садовник, схватив бидон и сорвав

полиэтилен.

– Имейте в виду, - с угрозой сказал он, - если накинетесь - тута у меня в бидоне отравляющий газ.
– И он ухватился за крышку, изъявляя решимость покончить с собой и собеседниками.

Я оглянулся на Еву - как отнеслась к этому сообщению? Но она словно не слышала.

– Фосген?
– полюбопытствовал я. Право, не знаю, откуда это слово взялось.

– Дохлофос, - ответил садовник с каким-то даже весельем.
– Тута на всех хватит. Только крышку сорвать - и хана всему окружающему.

Это зловещее обещание на меня подействовало. Я сел. Чем черт не шутит в таких случаях.

– Ах, не губи крещеные души, - сказала, наконец, Ева.
– Нечего нас пугать.

– Если крещеные - не погибнут, - сказал садовник, - а прямо отсюдова обретут бессмертие.

– Глупость бессмертна, - сказала Ева.
– И это заставляет с подозрением относиться ко всякого рода бессмертию. Леопольд, конечно, узнает о вымогательстве, а деньги - его. И знаешь, что тогда?

– Это что ж, угрожаете? А я не боюсь. Без воли господа ни волосок с головы, ни кирпич на оную.

И он похлопал ладонью по бидону, словно господь был заключен именно там.

– Да что ты все бидоном трясешь? Уверен, что господь на твоей стороне?

Садовник промолчал, задумался. Запах переменился. Словно ветер направление поменял, дунув от скотомогильника.

– Как ты собираешься все провернуть?
– продолжала Ева.

– Провернем, наше дело правое, - оптимистически отозвался садовник.

– Леопольд тебя на кусочки порежет. Он за меньшие суммы людей изводил.

– Авось ничего, - ухмыльнулся садовник опять-таки с оптимизмом. Щедро же он наделен этим качеством.

– Что ж, продолжай свой гнусный шантаж. Сколько ты хочешь?

– Сто тысяч долларов и ни одной цифрой меньше, - четко сформулировал свои запросы садовник. И вздохнул. И руку к сердцу прижал, показывая, как всерьез и позарез нужны ему эти деньги, затхлое дыхание затаив.

Кто-то из нас поморщился. Кажется, это был я.

– А Леопольд?
– напомнила Ева.

– Это ничего, - повторил он.

– То есть как ничего? Не скрою, есть сумма. Ты предлагаешь поделить ее на три. Значит, и отвечать будешь ровно на треть.

– Ну, уж и треть, - сказал садовник.
– Мы считать умеем. Одну стотысячу долларов запросил-то всего. Аккурат десятина затребована. Больше требовать голос совести не велит. Лишнего мне не надо, а десятину - изволь. И я добьюсь своего, чего бы это вам ни стоило. Это уж я про вас лично великодушно молчу.
– Он имел в виду Еву.
– Денег не беру за это. Лишнего мне ни к чему, - повторил

он.
– Но и своего не упустим.

– Но-но!
– вновь строго прикрикнул я.

– А нечего понукать!
– повысил голос и он.
– Есть документы на эту женщину?
– Он указал всей пятерней на Еву.

– Ну и что?
– произнес я, поскольку ничего более подходящего в голову не пришло.

– То, что ведьма она, вот что. Вселяется в людей по своему усмотрению.

'Ведьма-а...' Я с восхищением взглянул на Еву. Я долго на нее смотрел, как же это я сразу не догадался: ведьма. Она усмехнулась. Безмолвие затянулось минуты на две.

– Вы обо мне молчите?
– занервничал садовник, заерзал на стуле своем.

Но молчание продолжало длиться. Он затряс ногой.

– Эх, долюшка моя львиная, - сказала, наконец, Ева. И потянулась, изогнув гибкий стан.
– Видно, не отвертеться нам от этого приключения. Придется, вижу, от этой доли отстегивать. Ты свою заслужили, негодяй, но имей в виду, - она погрозила садовнику пальцем, - я вычту тридцать серебряников за предательство.

– Это измена, а не предательство, - неуверенно возразил садовник.

– Но согласись, неэтично. Я тебя понимаю: бога нет, совесть под сомнением, а денежки - вот они.
– Она вынула из кармашка, действительно, денежку и показала краешек. Он даже со стула привстал, вообразив шуршанье купюр, запах тех диких денег, которые свалятся на него вот-вот.
– Расслабься. Я с тебя вычту за секс, - продолжала она.
– Еще поторгуемся. Ты, я вижу, человек алчущий. Но при всем уважении к твоим желаньям и при всем желании тебе помочь, сто тысяч выдать я не могу. Согласись, сто штук того, чего ты хочешь, слишком много за средней руки шантаж.

– Какой такой средний? В лучших, как говорится, традициях.

– Это - вне традиций, - сказала Ева, кивнув на бидон.
– Мы бы, может, и не возражали против ста, если б ты делал это красиво. Итак, все в совокупности - этика, эстетика, эротика - тянет на девяносто. Вычитаем из ста, получаем - ...

– Это что ж получается...- подвел он итог.

– Ах, я вижу, тебя не устраивает.

– ... десять всего? Да мне господин Леопольд...

– Вот-вот, еще Леопольд. Я дам пять тысяч - и мы тебя не видели. Иначе он живьем с тебя шкуру сдерет за шантаж. Пойми, это не угроза. Так и произойдет. Помимо жажды видеть тебя живым, мы и за здоровье твое беспокоимся.

– Нет, я на такую сумму пойти не могу, - твердо сказал садовник.
– Деньги есть средство достижения справедливости. Семьдесят пять - это мой максимальный минимум.

– А минимальный?

– Минимальный поболее будет.

– Что ж, накину пятерочку.

Торговались они нудно и долго, и, наконец, с возгласом: 'Эх, не доведет меня до добра моя доброта!' - садовник согласился на тридцать две тысячи.

Кто-то предложил обмыть событие. Ева, наверное.

– Это можно, - согласился садовник.
– Без этого не того. Я, когда выпивши, трезвей оцениваю ситуацию.