Приключения в приличном обществе
Шрифт:
Ева. Смотрит пристально. Гладит кошку. Поговорить с ней? Отвернулась. Дитя.
'Я все про эту эмпатию думаю. Давеча вот я про собаку да про звезду - может это тоже эмпатия? Нет у меня строгого определения слову сему.
А бессмертие - это что ж. Бессмертие - это бессонница'.
Я вдруг вспомнил давно забытое.
Рельсы в две полосы, насыпь, за ней - провода электролинии. Отсюда слышно, как они гудят. Или это гудит электрический зверь, запертый в кирпичной будке? Меня отгоняют от колеи: сейчас подойдет поезд. Вышел железнодорожник с флажком, рельсы подрагивают, люди поглядывают направо, где из-за
– Незапамятное, незапятнанное былое. Странно, как это, надежно забытое, вообще могло всплыть. Словно совершил прямое попадание в прошлое. Я ж ни разу об этом не вспоминал. Я даже не уверен, что эти мумии, извлеченные памятью, являются достоянием моего детства, имеют отношение ко мне.
Тут же нахлынуло новое.
– Вечер, почти уже ночь, зима. Черные дома деревни, сани, лай собак. Задувает из-под полозьев снежную пыль и бросает мне, младенцу, в лицо. Мы подъезжаем. Дым из труб, запах дыма, окна неярко горят. Лавки, лабазы, постоялый двор. Полное отсутствие электричества.
– Может, это генная память пробудилась во мне? Или из предыдущей жизни всплыл эпизод? Воспоминания о которой, может быть, сохраняются до поры у ребенка, приходят во сне вперемежку со свежепрожитым. Но чем взрослее дитя, чем более увлечено впечатлениями текущей жизни, тем меньше поводов это небытие вспоминать. Не потому ли так мало мы помним из реального детства?
Я ползу по стеклу, живо перебирая своими конечностями, всеми, сколько их у меня есть. Сколько - не знаю, вряд ли я умею считать. Стекло неровное, в ямах и рытвинах, но я стремительно продвигаюсь к краю, чтобы скрыться в знакомой щели, ощущая лохматой спиной чью-то враждебность. Кто-то лениво следит за мной с той стороны стекла...
– Этот мнемоним был еще более отчетливо воспроизведен. В части ощущений в особенности, будто происходило это буквально вчера. Чье ж это прошлое навлек я на себя? Мать моя, память...
Нет, вчера происходило совершенно другое. Что именно? Я попытался во всех подробностях восстановить вчерашний день, но удалось далеко не все.
Оскудевала моя голова, несмотря на припадки памяти. Мир стал упрощаться.
Странно, но с какого-то момента - время шло - я стал замечать за собой какую-то забытую легкость, словно само время пустилось вспять, словно избавленный от тяжкого груза позднейшего прошлого, вдруг воспарил, словно в детство вернулся с его беспечно-безоблачным, бесконечно-богатым будущим, которое еще не прошло.
Ева же все чаще стала уединяться, задумываться, иногда я ловил не себе ее странный, проникающий в душу взгляд. У меня возникало чувство, что она понимает то, что творится со мной - ну-ка, скажи. Но она отворачивалась, и чувство мое пропадало.
Особенно ощутимы бывали провалы в моей памяти по пробуждении. Как-то выпали целые сутки. Потом еще.
Пожалуй, это самый трудный отрезок времени, который предстоит воспроизвести. И хотя сейчас память вернулась ко мне, описать все так, как я жил и чувствовал, синхронизируя события внутренней жизни с событиями, произошедшими вовне, так, чтобы куски моего прошлого выстраивались хронологически верно, не наплывая друг на друга, представляется
Имел, например, место такой вот любопытный эпизод. Как-то ночью, размышляя на актуальную для меня в то время тему, тему со-чувствия, подозревая уже, что причина моего плачевного состояния кроется где-то здесь, я набрел мимоходом на такую мысль.
'Страдание человека не так велико, как кажется сострадающему. Мы сгущаем краски. Разница между представлением и истинным положением вещей дает положительную величину, делающую вид страдания невыносимым. Может быть, эта положительная величина и есть участие Бога в душах сочувствующих, утешение страждущему?'.
Подобные рефлексии ранее были чужды моему уму. Но, беспокоясь за собственное душевное здоровье, поневоле пришлось обращать взоры внутрь, стараясь при том не поддаться панике. И религиозным не был я никогда. Видимо, в отчаянии до Бога дошел.
В общем, такое или примерно такое, засыпая, я собирался вписать утром в тетрадь. Но к утру этот крохотный текст совершенно выветрился. При этом мне казалось, что я запамятовал нечто важное. И поскольку я вновь принялся размышлять на привычную тему, то опять на эту мысль и набрел. Хотя я не был уверен вполне, что это именно то, что так хотелось припомнить.
Я открыл 'Воспитание и размышления', чтобы это письменно зафиксировать, и к своему удивлению, негодованию, ужасу нашел эту мысль уже вписанной. Если б это свершила моя рука, да я позабыл - что ж, забывчивость - дело привычное. Но почерк я категорически отказался признать своим.
С Евой правописание мы не проходили. Читала она, правда, бегло, и буквы уже рисовала, но писать вряд ли могла, если даже ассимилировала эту мысль. Оставалось предположить присутствие в доме кого-то третьего. Впустила кого, пользуясь моей забывчивостью? Прячет его от меня? Но каким образом это свежее размышление могло прийти в постороннюю голову? Или я сам кому-то его продиктовал?
'Воспитание и размышления' превратились к тому времени в наблюдения над собой, а не над Евой, как было вначале задумано. Вот и дата вчерашняя: 28 августа. И предыдущая запись моя. И зачем этому третьему лезть в мой дневник, хозяйничать в нем? Этот загадочный случай криптомнезии совсем меня с толку сбил.
Еву мне захотелось увидеть немедленно. В доме ее не было, но в одно из окон, выходящее в сад, я увидел ее. Она бродила по саду, трогая ветви, и вид имела весьма озадаченный. Листья начинали желтеть, но вряд ли это занимало ее. Кое-какая трава пожухла, разбросав семена, но солнце светило и грело вовсю.
Она подняла голову, увидела меня. Но не улыбнулась, как это раньше бывало, не махнула рукой. Скрылась поспешно за угол дома.
Апатия и равнодушие овладели мной. Чувствуя валящую с ног усталость, хотя только-только от сна восстал, я присел на диван. Прилег.
Потолок кружился. Я зажмурил глаза, но вращение продолжалось, проплывали образы далекого и недавнего прошлого, полузабытые люди, интерьеры, пейзажи, кадры некогда виденных фильмов, почему-то мосты. Я отключился. А когда вновь открыл глаза, то не сразу и догадался, где я и что со мной.