Приключения в приличном обществе
Шрифт:
Свет заливал комнату под другим углом, значит, клонилось к вечеру. Но позвольте! Я уснул в кабинете. Как же я в спальню попал?
Опять провал, пора бы привыкнуть, дружище. Я припомнил: Еву, чертову запись, мосты. Встал, подошел к окну. Выглянул в сад и завыл, заскулил от тоски и ужаса: сад был гол. Почва под деревьями густо устлана листьями. Я скулил, упершись лицом в стекло, сверху глядя на вертоград, ограбленный ветром, на голого жиголо, которому ветром же искривило скелет. Надо немедленно выяснить, какое сегодня число.
К двери я приблизился чуть ли не крадучись, а минуя зеркало, успел заметить мелькнувший в нем чужой силуэт. Мне снова пришел на ум монах. Я обернулся, но ни за спиной, ни вокруг никого не было. Спрятаться постороннему было негде, разве что под кровать, но заглядывать под нее, как я тут же сообразил, не было необходимости. Силуэт принадлежал мне. Всего и чужого-то в нем было - небольшая сутулость и борода. Сутулость я выправил, выпятив грудь, но борода... Была она как минимум трехнедельной давности. Что ж это я и бриться забыл?
Уняв нервы, я вышел из спальни, чтобы спуститься вниз. Я помнил, что где-то в этом доме есть Ева, а в городе - психиатр. С Евиной помощью мы разыщем его телефон, и он меня вылечит. Вправит мозги. Если его еще не загрызли пациенты. Так, в конце концов, продолжаться не может. Придушишь кого-нибудь в забытьи - как потом жить с этим? Как на руки свои глядеть?
Зал, насколько я видел сверху, был пуст. Значит, в саду. А может, убил я ее, как только что вообразил?
Глава 10
Забытые детские страхи вернулись ко мне. Страх неизвестного. Страх закрытых дверей. Страх обнаружить за дверью мрачное мохнатое чудище.
И в то же время свойственная юному возрасту игривость побуждала меня распластанной по стене тенью, вжавшись в стену спиной, красться на цыпочках. Стена кончилась. Я заглянул в приоткрытую дверь.
Ева сидела за моим столом. За моим компьютером. Оглянулась и не удивилась, увидев меня.
– Что ты крадешься, как ирокез? Входи, - сказала она.
– Спать что-то стал подолгу.
Подолгу? Дольше только мертвые спят. Месяц выбыл из памяти, выбитый, словно скамья из-под ног, кем-то убит.
– Сколько...
– Пришлось откашляться.
– Сколько, по-твоему, я спал?
– Часов четырнадцать, - сказала она, взглянув на часы. Мои часы - браслет был слишком велик - болтались на ее запястье.
– За это время борода бы не выросла, - сказал я немного обиженно. За это время ты выучилась пользоваться компьютером, подумал я. Краткосрочный курс воспитания принес плоды? Что случилось
Клацнула клавиша под ее пальцем, вызвав новую порцию теста на мониторе.
– Что тут происходит?
– спросил я. 'Мчать отсюда', - была мысль.
– Что происходит, пока я сплю? Когда ты успела научиться всему?
Я не вдруг это выпалил. Приходилось искать слова, которые следовали друг за другом с заминкой.
– Я не знаю, - хмуро сказала она.
– Я устала тебе повторять: я не знаю.
– Спасибо, - сказал я, - за исчерпывающе ясный ответ. Который я слышу впервые.
– Мы уже говорили об этом.
– Когда?
– Вчера. Ежедневно. Ты просто забыл.
– Я помню: когда уснул, было лето. А теперь - осень. И спал я месяц, а не каких-то четырнадцать часов.
Чем объяснить этот хронологический разрыв? Как сцепить эти петли?
– Ты спал и бодрствовал. Ел, гулял. Задавал вопросы. Выращивал бороду. Я задавала вопросы тебе. Разговоры, подобные этому, мы ведем каждый день. Но не можем прийти ни к какому выводу. Ни я, ни ты не знаем, что происходит.
– А что происходит?
– повторил я.
– Присядь, - сказала она, разворачиваясь вместе с креслом. Вращающееся кресло. Не помню его.
– Сюда садись.
– Вот еще одно. Послушно сел.
– В одну из наших бесед мое сообщение тебя так потрясло, что ты чуть на пол не грохнулся.
– Ну?
– поторопил я, глядя на нее внимательно. Красивая девка. Брюнетка. И почему я раньше не замечал? Или замечал? Мы спали?
– Дело в том, что я - это ты.
Глаза черные, смотрят пристально. Наверное, считает себя умницей. Обычно таких долго приходится уламывать. Прилагать усилия. Разворачивать интеллект. Ева. Помню. Но откуда взялась?
– Повторите, пожалуйста, - вежливо попросил я.
– Однако, - она усмехнулась.
– Сегодня ты реагируешь иначе. Регресс.
– Рецидив - чего?
– не понял я.
– Я сказала: регресс.
– Разве? Я уверен, что - рецидив.
– Возможно. Не будем спорить. Мы с тобой и ошибаемся-то одинаково. На самом деле я имела в виду регресс. Потому что с тобой становится невозможно разговаривать.
– Ладно...
– Что?
– А ты - милашка.
– Я и сама любуюсь собой. Ведь я - это ты.
– Ты не мужчина.
– Но знаю тебя изнутри. Я - это ты.
Какая настойчивость. Какая устойчивая идея фикс. Эта женщина вызывает определенные сожаления. Хотя неопределенные сожаления вызывает тож.
– Да мы знакомы едва, - возразил я.
– Ева, не ев два дня, скушала яблоко. Из-за чего весь сыр-бор, полагаю.
Нет, я мог еще связно мыслить и излагать. Но мне не хотелось. Легкость, легкость движений, вольный мысли полет. Один микрокосм, одна душа на двоих - чего непонятного? Дело отчасти нечистое, но что с того?