Приключения во дворе
Шрифт:
— Молодец! — сказала она. — Здорово говорила! Пойдём к гостям.
Когда Катя привела в беседку Анюту и Мишу, гости окружили сестру и брата и стали наперебой жать им руки и говорить, перебивая друг друга. Анюта слушала всё как в тумане. Она поняла только то, что все хвалят её выступление. Она поулыбалась, сколько положено, раз двадцать повторила слово «спасибо», и наконец они с Мишей ушли.
Так каждый из них был погружён в свои мысли, что они даже не заметили, как пустынен лагерь. Никого из ребят в лагере не было. Только Паша Севчук, всё время оглядываясь, не видят ли его Анюта и Миша, шёл к радиоузлу, чтобы повернуть наконец ручку, которую так и не повернула Анюта.
Катя Кукушкина смотрела Анюте и Мише вслед.
Многое ей надо было продумать и многое надо было сделать сейчас же, как только вернутся ребята. Она продумывала порядок действий и гнала от себя острое чувство шевелившейся где-то тоски.
Ох, во многом, во многом считала она себя виноватой!
Глава девятнадцатая. Бой за сараями
Виноватой считала себя и Анюта. Она шла, держа Мишу за руку, и чувствовала, как его рука иногда вздрагивает. Он все ещё всхлипывал, сдерживаясь, стараясь, чтобы сестра не заметила. Шла Анюта и думала: грош ей цена как воспитательнице. Всего только месяц брат на её попечении, и поп что уже получилось.
Она вела Мишу неторопливо, спокойно, потому что знала: не нравоучения, не выговоры нужны ему сейчас, главное, чтобы он успокоился.
Она нарочно старалась говорить про обыденные, простые дела, чтобы Миша вернулся в мир простой и обыкновенный, чтобы он внутренне до конца почувствовал: кошмары кончились.
Миша скинул сандалии, сел с ногами на диван, взял «Всадника без головы» и вдруг почувствовал, что ничего не может быть лучше, чем сидеть с интересной книжкой на диване, переживать бурные приключения, скачки, погони, борьбу и, отрываясь от книжки, видеть спокойную комнату, слышать тикание часов, висящих на стене, и знать, что всё хорошо, всё благополучно и, конечно же, будет ещё лучше.
Анюта ушла, но на лестнице остановилась, подумала и вернулась обратно. Она сказала Мише, чтобы ни на какие звонки он не открывал. Два соображения возникли у неё: во-первых, мог прийти Вова Бык или кто-нибудь из его товарищей; во-вторых, могли прийти из милиции и, не разобравшись, увести Мишу. Она не знала, что её разговор с братом слушал весь квартал, что участковый уже рассказал об этом удивительном случае начальнику оперативного отдела и начальник оперативного отдела сперва рассмеялся, а потом велел участковому ни в коем случае не пугать паренька и обо всех новых поворотах событий немедленно докладывать ему.
Прежде всего — к Марии Степановне одолжить деньги, потом к Быку, потом в комиссионный магазин, а дальше будет видно.
Два лестничных марша надо было пройти до Марии Степановны. И всё-таки на площадке между этими двумя маршами Анюта остановилась. Ой, сколько трудного предстояло ей! Ей же всё-таки было только тринадцать лет. И, припомнив всё, что предстоит сделать, она вдруг почувствовала себя маленькой. И только почувствовала себя маленькой, как расплакалась. Много она на себя взяла.
А помогла ей шутливая фраза отца, которую она слышала много раз с тех самых пор, как себя помнила. Мать говорила: «Она же маленькая», а отец отвечал: «Неверно. Лет ей действительно мало, но она большой человек. Надо ей с детства помнить, что она большой человек. Или она вообще человеком не будет».
Легко сказать — большой человек. Стояла тринадцатилетняя девочка на лестничной площадке и всхлипывала, и вытирала слёзы, и больше всего боялась, что выйдет кто-нибудь из квартиры и увидит, как плачет и трёт кулаками глаза этот большой человек.
А потом она всё-таки взяла себя в руки, подумала, что поплакать время будет и позже, спустилась ещё маршем ниже и позвонила Марии Степановне. Получилось удивительно удачно: оказывается, у Марии Степановны как раз лежали отложенные пятнадцать рублей на какую-то покупку, до которой оставался ещё целый месяц. Мало того, эти пятнадцать рублей лежали как раз в кармане её фартука, так что она тут же дала их Анюте и сказала, чтобы Анюта не беспокоилась: когда отдаст, тогда и хорошо, спешки нет.
Анюта не знала, что уже человек десять прибегали к Марии Степановне, чтобы обсудить интимный разговор, который был передан по радио. Анюта не знала, что в нескольких квартирах лежали приготовленные для неё пятнадцать рублей.
Анюта взяла пятнадцать рублей и отправилась к Вове Быку. Она спросила первого мальчика, который попался ей во дворе, где проводят обычно время Вова Бык и его друзья. Мальчик, Никита Костричкин, немедленно ей объяснил, в каком именно дворе за сараями находится царство Быка. И снова Анюте не пришло в голову, почему Никита Костричкин, хотя ему и было всего семь лет, знал адрес Быка, а знал он его потому только, что все ребята во всех дворах квартала уже двадцать с лишним минут обсуждали последнюю радиопередачу.
И вот Анюта прошла в щель между сараями и оказалась в царстве Вовы Быка. Здесь всё было, как всегда, уныло. Царь, которому надоело царствовать, который мечтал удрать с престола, чтобы пройти по узким феодосийским улицам, послушать шум моря, съесть необыкновенный плод, который называется инжир, царь, раздражённый, сердитый, недовольный тем, что всё ещё не хватает ему на билет до Феодосии, издевался над собственными подданными. Мальчик, по имени Петя Кошкин, который не то проиграл что-то Вове Быку, не то в чём-то перед ним провинился, прыгал на одной ноге. Он прыгнул уже сто раз, устал, у него болела нога и немного кружилась голова, а Вова Бык с наигранным оживлением хлопал в ладоши, считал прыжки и некоторые прыжки засчитывал, а другие, которые ему почему-то не нравились, не засчитывал.
Двести раз предстояло прыгнуть Пете Кошкину, и Петя с тоской думал об оставшихся прыжках, когда в страшный мир за сараями вошла Анюта.
Сразу и безошибочно почувствовала она воздух угнетения, которое царило здесь. Стены сараев прогнили, кирпичи задней глухой стены дома, стоявшего рядом, были источены временем. Какие-то в них появились углубления, неровности, как будто промоины. И если встать в середине этого маленького царства и оглядеться вокруг, только и можно было увидеть гнилые доски да кирпичи, будто источенные червями. Тосклив был этот маленький мир. Не потому только тосклив, что был он тесен, душен и некрасив, но ещё и потому, что всех его обитателей, как бы они ни прикидывались, как бы они ни хвастались и ни заносились, грызла скука. Здесь не было счастливых. По одной или по другой причине здесь были несчастны все. Подданные — потому, что их угнетал царь, царь — потому, что он, достигнув тиранической власти, понял, что счастья эта власть не даёт.