Приключения знаменитых первопроходцев. Океания
Шрифт:
Цепь рифов образует вокруг Ваникоро нечто вроде защитного пояса, на расстоянии примерно двух-трех миль от берега. Около Ваникоро находятся еще два маленьких островка Пайон и Амби, и здесь рифы подступают к самому Ваникоро очень близко и располагаются на расстоянии всего лишь одной мили. Именно здесь, в некоем подобии прохода между подводными скалами, туземец и подал знак остановиться, а затем стал указывать на дно. И действительно, на глубине четырех-пяти метров французы различили облепленные кораллами и водорослями якоря, пушки, ядра и прочие предметы, в том числе и многочисленные свинцовые бляхи. При виде сего печального зрелища все сомнения рассеялись: это было то, что осталось от кораблей Лаперуза.
Время пощадило только предметы из железа, меди и свинца, а все деревянные части исчезли под воздействием волн и морских организмов. Расположение якорей позволяло сделать вывод, что четыре из них пошли ко дну вместе с кораблем, тогда как два других были сброшены в надежде стать на якорь. Вид места происшествия заставлял предположить, что корабль, совершив попытку проникнуть за цепь рифов по узкому проходу, застрял и не мог сняться со скалы, что и привело к его гибели.
По рассказам дикарей выходило, правда, что команда этого судна смогла спастись, высадиться на островок Пайон и там построить новое небольшое судно, в то время как второй корабль разбился за цепью рифов и вся его команда погибла.
Жакино купил у туземцев множество предметов, среди которых были крюк от багра, кусок цепи от громоотвода, медная мерка для пороха, ножка от научного инструмента или медного подсвечника, какой-то сосуд кубической формы, тоже медный, и большая железная болванка весом в сто фунтов. Желая получить какие-нибудь более веские доказательства, Дюмон-Дюрвиль решил отправить баркас к Пайону и поднять со дна пушку и якорь, которые станут свидетельством того, что в этом месте потерпела кораблекрушение экспедиция Лаперуза.
Третьего марта «Астролябия» покинула бухту Осили и стала на якорь в бухте Маневаи. Баркас вышел в море и на следующий день вернулся с трофеями. С рифов сняли якорь весом девятьсот килограммов, сильно заржавевший и покрытый коралловыми наростами, бронзовый фальконет (в таком же состоянии), короткоствольную чугунную пушку и медный мушкетон [192] , гораздо лучше сохранившийся, чем все другие предметы. Следует сказать, что на фальконете и на мушкетоне сохранились их номера. Также были подняты со дна свинцовая болванка, большая свинцовая пластина, одна из тех, что были на кораблях в качестве балласта, осколки фарфоровой посуды, остатки чайника и так далее.
192
Мушкетон — старинное ручное огнестрельное оружие, укороченный мушкет, стреляющий дробью.
Все эти предметы, как и те, что были собраны Диллоном, выставлены в залах Военно-морского музея и Лувра.
Дюмон-Дюрвиль не хотел покидать Ваникоро, не воздвигнув там хотя бы скромного обелиска в память о моряках, до конца выполнивших свой долг. Он хотел отметить тот факт, что «Астролябия» посетила место кораблекрушения, а также выразить безграничную скорбь французов прежде, чем Франция возведет на этом месте солидный памятник, гораздо более достойный ее силы и могущества.
Обелиск был установлен на том самом рифе, у которого разбился один из кораблей, под купой мангровых деревьев. Он представлял собой четырехгранную призму высотой в два метра, сложенную из коралловых глыб, на которой стояла четырехгранная пирамида таких же размеров.
Четырнадцатого марта все работы были завершены. Надпись, сделанная большими буквами на свинцовой дощечке, гласила:
ПАМЯТИ
ЛАПЕРУЗА
И ЕГО СПУТНИКОВ
«АСТРОЛЯБИЯ»
14 МАРТА 1828.
Открыли обелиск в торжественной обстановке, в присутствии всей команды в парадной форме и при полном вооружении. Был произведен артиллерийский салют двадцать одним залпом.
Миссия «Астролябии» была выполнена, и Дюмон-Дюрвиль стал торопиться с отплытием. Нездоровый климат Ваникоро оказал ужасное действие на состояние команды «Астролябии». Ситуация ухудшилась еще из-за страшной сырости, вызванной бесконечными ливнями. Не менее 25 человек уже свалила на койки жестокая лихорадка. Другие тоже чувствовали себя плохо, и Дюмон-Дюрвилю потребовалось сделать сверхъестественные усилия, чтобы выполнить свой тяжелый долг начальника экспедиции.
Ко всему прочему капитан был крайне обеспокоен поведением туземцев, становившихся с каждым днем все более наглыми. Он с тревогой задавал себе вопрос, что произойдет в том случае, если придется отражать нападение столь малыми силами, коих и так едва хватало для совершения маневров. Последние мгновения, проведенные на этой стоянке, оказались просто критическими. Вот что написано в отчете Дюмон-Дюрвиля:
«Я был очень удивлен, когда около восьми часов заметил, что к нам направляются 6 пирог с Теваи. Еще больше меня поразил тот факт, что двое-трое жителей Маневаи, находившиеся на корабле, казалось, ничуть не были напуганы их появлением, хотя всего лишь несколько дней назад говорили мне, что обитатели Теваи — их заклятые враги. Я высказал мое недоумение людям с Маневаи, но они лишь как-то двусмысленно захохотали и заявили, что заключили мир с обитателями Теваи, а сейчас, мол, те везут нам кокосы. Но вскоре я увидел, что вновь прибывшие не привезли с собой ничего, кроме отлично сделанных луков и стрел. Два или три туземца с решительным видом поднялись на борт и приблизились к главному люку, чтобы заглянуть в кубрик и удостовериться в количестве больных. Их глаза заблестели от какой-то дьявольской радости. В ту же минуту несколько членов экипажа сообщили мне, что находившиеся на корабле жители Маневаи проделывали то же самое в течение трех-четырех последних дней. Грессьен, с утра следивший за передвижениями туземцев, заверил меня, что видел, как воины обоих племен встретились на берегу и долго о чем-то совещались. Подобные действия свидетельствовали о самых вероломных намерениях, и я счел, что нам грозит очень серьезная опасность. Я немедленно приказал туземцам покинуть корвет и вернуться в свои пироги. Они имели наглость с гордым и угрожающим видом посмотреть на меня, как бы предупреждая, чтобы я не настаивал на выполнении моего приказа и не применял силу. Я ограничился тем, что распорядился открыть оружейный склад, обычно тщательно запертый, и с грозным видом указал на него пальцем, другой же рукой я указывал дикарям на их пироги. Вид двадцати блестящих мушкетов, чья смертоносная сила уже была известна туземцам, привел негодяев в трепет, и они освободили нас от своего зловещего присутствия».
Прежде чем расстаться с этими печальными местами, перескажем в нескольких строках впечатления, оставшиеся у отважного капитана «Астролябии» от посещения Ваникоро.
Группа Ваникоро, или Лаперуза, как ее называет Диллон, состоит из двух островов: Решерш и Теваи. Первый имеет в окружности 30 миль, второй — около 9 миль. Оба острова относительно гористые, покрыты почти до самого берега непроходимыми лесами и окаймлены кольцом рифов окружностью в 36 миль, где лишь в некоторых местах есть узкие проходы. Обитатели, числом не более 1200–1500 человек, люди тщедушные, на вид хрупкие, с грязновато-черной кожей. У них очень узкие лбы, странно суженные у висков. Как мы уже говорили, кожа у них грязная, шершавая, покрытая какими-то язвами и производит отталкивающее впечатление. Что касается моральных качеств островитян, то они коварны, трусливы, свирепы, лживы и алчны.
Даже в молодости женщины уродливы, но в зрелом возрасте они становятся просто безобразными. Не будем…
Местный климат, губительный для европейцев, не оказывает благотворного действия и на сих отвратительных островитян. Среди них практически нет стариков. Кажется, все, и взрослые и дети, страдают от жестокой лихорадки. К тому же у всех имеются признаки худосочия, столь заметные тем, кто знаком с ущербом, который наносит человеку малярия.
Одним словом, Ваникоро навсегда останется лишь местом упокоения знаменитого Лаперуза.
Семнадцатого марта «Астролябия» вырвалась наконец из плена рифов, опоясывающих Ваникоро. Капитан Дюмон-Дюрвиль намеревался отправиться в Порт-Джексон, чтобы там ослабленная болезнями команда могла отдохнуть и набраться сил. Но состояние экипажа было таково, что корабль вынужден был взять курс на Гуам, куда и прибыл 2 мая, имея на борту сорок больных.
Испанский губернатор оказал французам самый теплый прием. Молодой человек по имени Медиола, подобранный экспедицией на Тонгатабу, смог наконец увидеться со своими родными, давным-давно считавшими его умершим.